дружат с другими против третьих, из чего для предприимчивых людей проистекают разнообразные выгоды. От разнообразных выгод предприимчивых людей отделял Западный отрог Великих гор. Точнее, уже только половина отрога: за последние дни небольшой отряд успел забраться далеко. Отряд был всего в полсотни человек, но число легко объяснялось возрастом командира: ему пару лун назад исполнилось двадцать. Звали его Ортаром из Эгзаана, хотя родился он не в самом городе, а где-то на принадлежащих городу землях. Откуда и сбежал лет пять назад, и к двадцати полагал, что поступил крайне мудро: дома за это время ничего не переменилось, а наёмником он за пять лет объездил половину юга и успел сделать какое- никакое имя на южнокадарской границе, так что под это имя собрался к нему его собственный отряд.
Сейчас этот отряд растянулся по узкой горной дороге на добрых два полёта стрелы, и хвост только показался из-за поворота, когда передние уже выбрались на ровную открытую площадку над невысоким обрывом, где можно было с удобством остановиться на ночь. От кромки леса поодаль приглушённо доносился шум реки, и видно было облачко водяной пыли там, где река рушилась с обрыва вниз.
Незадолго до заката, когда лагерь уже разбили, из-за реки примчался взмыленный Станно на взмыленной лошади и взахлёб рассказал, что дальше в ту сторону ('Вон, вон, видите вон те скалы?') — посёлок дзарш. Ортар думал сходить к посёлку и объяснить, что наёмники здесь стали всего на одну ночь, но дзарш пришли к лагерю раньше.
Главным среди пришедших был старик с белой бородой и чёрными бровями, опирающийся на узловатую палку почти с него ростом, и сам похожий на эту палку: тощий и узловатый. Старика сопровождали неприязненно глядящие молодчики с ещё более неприветливо выглядящими кинжалами. Ортар приветствовал гостей со всем уважением, с каким только может приветствовать местных (хорошо вооружённых и хорошо знающих эти горы) тот, кто идёт с небольшим отрядом и этих гор почти не знает. Местные говорили на одном из диалектов дзарш, который Ортар понимал с пятого на десятое, а Расс знал прилично. К тому же, сами местные неплохо объяснялись на корявом кадарском. Приглашённый к огню старик, как оказалось, на кадарском объяснялся не хуже кадарцев. Представился он Шарраном. Как Ортар понял с его слов, объяснением кадарцев местные вполне удовлетворились и мешать им не собирались. Более того, Шарран посоветовал задержаться на пару дней, потому что пахло сильной грозой, и дальше по ущелью завтра-послезавтра могли быть оползни. Вопреки скепсису Расса, Ортар старику вполне верил. Дзарш были не такими дикарями, какими их представляли где-нибудь на побережье или в Рааде, если бы они хотели напасть на наёмников, не остались бы с ними ужинать. Расс это знал не хуже и бурчал больше для формы.
Солнце упало за гору, внезапно стало совсем темно и резко похолодало, от дневной жары не осталось и следа. Ортар, обходивший лагерь на предмет повышения дисциплины у дозорных, вернулся к костру. Дзарш сидели там же, и кто-то из них со смехом доказывал что-то Станно. Станно размахивал руками, как всегда, когда его байкам не верили. Едва заметив подошедшего Ортара, он первым делом попытался привлечь того на свою сторону:
— Ортар, а ты что думаешь?
— О чём? — спросил тот, садясь.
— Я говорю, в надженорском ущелье живёт маг, который умеет оборачиваться адской тварью. Крылья — во! Зубы — во! Тайер его сам видел! А Расс говорит…
— Пить надо меньше! — сказал Расс. Смех вокруг костра доказывал, что сторонников у Расса хватает. Станно неприязненно на него зыркнул и набычился, бурля праведным гневом.
— Зачем злиться, да? — мягко упрекнул его старик-дзарш. — Надо ударить — ударь; надо убить — убей. А злиться зачем?
Станно опешил, Ортар рассмеялся и хлопнул его по плечу:
— Понял? Чем злиться, сходи лучше за водой, чаю заварим.
На следующий день Ортар поднялся с рассветом, с хрустом потянулся и отправился к реке умываться, плескать ледяной водой на лицо и шею. Потом подумал, скинул одежду и нырнул в заводь, быстро пересёк её вплавь, чувствуя, как гладкий шёлковый холод бежит по коже, и как нарастает тепло изнутри, от энергичных гребков. Выбрался на берег, помотал головой, рассыпая брызги, и с удовольствием вздохнул. Пахло холодом и утренним туманом от реки, мятыми земляничными листьями из-под ног, хвоей, тёмной сыростью и грибами — от заросшего пихтами склона. Обсохнув на ветру и одевшись, Ортар пошёл обратно в лагерь.
Широкой тропой вдоль реки, потом наверх по склону, потом поднялся по уступчатой слоистой скале и оказался на ровной площадке с короткой жёсткой травой. Справа стали лагерем наёмники, дальше вперёд, за гребнем, был посёлок дзарш. Слева, почти у самых ног, начиналось открытое пространство: от края обрыва и до края мира, кажется. Прямо под обрывом качались ветки боярышника, а ниже — густой туман. Ветер гнал облако, трепал его по краям, и клочья оставались в расщелинах и зарослях кустарника. Над неспокойным месивом ослепительно ярко пылало солнце, и небо было пронзительно синим. Дальше к востоку тянулись лесистые склоны с лысыми вершинами, выступая один из-за другого, и каждый следующий был синее предыдущего. Ортар сел возле края, скрестив ноги. Солнце успело подняться уже высоко, разыгрался ветер, Ортар пересел в тень. Расс, главный скептик в отряде, полагал 'поход на север' авантюрой. Хорошо, что своё мнение он держал при себе, только однажды высказал Ортару. Тот и сам порой начинал сомневаться, что в центральном Кадаре кому-то понадобится маленький отряд двадцатилетнего выскочки. Но к неодолимым препятствиям у Ортара было своё отношение. В начале пути он мог сомневаться в верности выбранного направления. Но чем дальше он шёл и чем больше проблем на этом направлении встречалось, тем уверенней он себя чувствовал. Когда начинало казаться, что дойти до цели невозможно, где-то в глубине души он как раз уверялся, что делает всё абсолютно правильно и непременно пробьётся. Надо только достаточно долго идти.
К тому же, дорога к цели хороша сама по себе. В том и азарт — чтобы пробивать препятствия. В том и жизнь. Не любить жизнь, во-первых, совершенно глупо. А во-вторых, опасно: она склонна всем отвечать взаимностью…
— Камень.
Ортар вскочил, оборачиваясь. Неслышно подошедший Шарран стоял теперь, положив обе руки на верх своей суковатой палки.
— Что — 'камень'? — переспросил Ортар.
— Твоё имя значит 'камень'.
— Хорошо хоть, не 'бревно'! — рассмеялся Ортар, садясь обратно. Старик сел тоже, уложил рядом палку и невозмутимо продолжил:
— Это старое имя, старше, чем нынешний Кадар. Оно даже не кадарское.
Старик смотрел вдоль по ущелью, где за спустившейся тучей не было видно предгорий и степи внизу.
— Язык был дзараш, — вдруг напевно заговорил он, когда Ортар уже не ждал продолжения. — Люди были дзарш, а степи от Великих гор до леса на севере и до Науро на западе были Каа-Дзарш, земля дзарш. Потом языки стали — дазаранский, кадарский и гартаоэ, а дзарш стали горцами, которые сначала не решались спускаться на равнину, а после не хотели.
По ущелью со злым воем метнулся ветер. Рванул сухие ветки кривой сосенки, которые неприятно скрипнули по камню. Ветер ткнулся за поворот, взбил сор с земли и забился под старый выворотень не противоположном склоне.
— Но языки не похожи, — сказал Ортар, не найдя ничего другого сказать.
— Это было давно, — сказал Шарран. Поднялся, поднял свою палку и надел шапку. — Пойдём, пообедаешь у нас.
Не дожидаясь ответа Ортара, старик отвернулся от ущелья и зашагал вниз, через лес. Наёмник пошёл следом. Тропка, на которую свернул Шарран, была не тропка, а то ли сухое русло ручья, то ли просто промоина, с камнями на дне и непрочными стенками. Шагать там было не особо удобно, но всяко проще, чем по густому подлеску по сторонам. Боярышник и молодой кизил спорили за место, сварливо отпихивая ветки друг друга над головами проходящих. И норовили отвесить затрещину и им, за компанию. Невысокий старик впереди шёл спокойно, а Ортар то и дело пригибал голову и цеплял ветки плечами.
Промоина кончилась одновременно с боярышником. Впереди поднялся крутой бугор с пихтами; в
