веселая искорка. Покачивая бедрами, Силона прикрыла за собой калитку, и направилась к солдатам. Словно невзначай споткнулась, ойкнула, удержавшись на ногах и обнажив ножку в шерстяном чулке. С улыбкой выпрямилась.
— Выскочила на мороз, слышу, шум какой-то… Что за дрянь вы тащите с собой, доблестные солдаты? — промурлыкала Силона, словно не замечая Мевлуда и его сыновей. — Дайте-ка взгляну.
Все так же покачивая бедрами и бросая на облизывающихся солдат насмешливые взгляды, молочница наклонилась над девушкой, ткнула ее ножкой. Но Мевлуд видел ее лицо, отвернутое от остальных.
— Да она дохлая, мзумская шлюха дохлая! — со смехом выпрямилась Силона. — Вы что же, мертвячку собрались оприходовать, а, ребятки? Клянусь милостью Аргунэ!
Гнилозубый принялся всматриваться в бледное лицо бедной девушки, но Силона положила руку ему на плечо.
— Пойдемте все ко мне, доблестные воины. У меня и чач найдется, и пироги есть. Ну и… — женщина игриво взглянула на солдат. — У нас будет, чем заняться, не будь я Силона!
— Да, да, — словно очнулись ото сна ыги и душевники. — Слышали про тебя, как же…
— Вот и славно, — чуть дрогнувшим голосом заключила Силона, открывая калитку. — Милости просим, солдатики, двери незапертые, располагайтесь у огня, я тоже иду…
Мевлуд и его сыновья ошеломленно смотрели, как покачиваясь и горланя, солдатня вваливается во двор, а гнилозубый, обняв хохочущую молочницу за талию, замыкает радостное шествие. Воины постоянно оглядывались, окатывая гнилозубого завистливыми взглядами. Но Силона улыбалась каждому, словно говорила: не горюй, милый, и твоя очередь придет!
Утробно хрипя, гнилозубый уже лапал молочницу за грудь, и женщина вдруг метнула на Мевлуда быстрый взгляд, затем так же молниеносно взмахнула ресницами в сторону девушки. Старый банщик все понял, подбежал к неподвижно лежащей девчушке, приложил заскорузлый палец к горлу.
— Живая… Арен, ко мне, живо!
Пока старший сын брал девочку на руки, Мевлуд повернул голову в сторону дома Силоны, откуда уже доносились шум и хохот.
— Распутница Силона… — прошептал старик. — Да благословит тебя Ормаз!
Они ушли быстро, не оглядываясь. Арен бережно нес девушку и постоянно заглядывал ей в лицо. Орест вышагивал за братом, насупившись. А Горгиз возобновил перекладывание топора с одного плеча на другое.
По дороге им попадались горланившие песни солдаты, а в начале улочки, что вела в сторону монастыря грелся у костра дозорный пост. Солдаты, судя по накидкам с изображением бородатого воина, душевники, равнодушно смотрели, как через дорогу, во дворе обугленного мзумского дома горят собранные в кучу трупы. Заметив банщика и его сыновей, один из дозорных приветственно поднял руку.
— Роща! — с ленцой крикнул часовой.
— Да здравствует свобода! — старательно ответствовал Мевлуд. — Смерть мзумской швали!
Солдат махнул рукой и скривился, снова отворачиваясь в сторону огня. Мевлуду показалось, что душевник что-то презрительно пробормотал сквозь зубы и сплюнул в снег, а во взгляде воина, понуро уставившегося в погребальный огонь, мелькнуло что-то похожее на стыд. Или только показалось? Банщик мучительно ждал вопроса про девушку, которую бережно нес Арен. Но солдат больше не повернулся, а его товарищи не обратили внимания на ношу на руках высокого молодого душевника. Мало ли какую девку тащат на сеновал. Повеселиться каждый имеет право. Особенно, после неудачного штурма.
Уже стемнело, когда они добрались до своего дома. Мевлуд приоткрыл калитку, прислушался. Лаяли собаки, не иначе, из домов душевников, потому что все псы неправильной принадлежности были давно постреляны из арбалетов. Еще сильнее повалил снег, показался ущербный диск луны. Ветра не было, и старому Мевлуду на мгновенье показалось, что никакой войны нет, и что вот сейчас его сосед — мзумец, громко горланя песню, ввалится к нему с початой бутылью чача в руках. Бухнет бутыль на стол, обзовет его «старым душевничьим негодником», а себя запишет в «старые мзумские распутники». Попросит затопить баньку, чтоб «попарить старые кости» и поболтать с соседом от том и о сем… Но едва Мевлуд повернулся к соседскому дому, ком встал у него поперек горла. Запах гари ударил в нос. Старик окинул взглядом черные развалины спаленного дома и тут же отвернулся. Сыновья открывали двери. Горгиз оглянулся, махнул отцу рукой, и старый банщик заковылял по запорошенной снегом дорожке.
Запершись, душевники зажгли свечи, наглухо задернули окна. Долго и напряженно прислушивались к звукам за окном. Но все было тихо, лишь никак не мог угомониться пес из какого-то душевничьего дома. Мевлуд не знал, что пес удивлялся, почему не отвечает на его вызывающий лай собрат из соседнего двора, вечный соперник и конкурент. Но ответить соседский пес не мог, потому что лежал мертвым вместе со своими зарубленными хозяевами.
— Как она? — глухо спросил Мевлуд, вздрагивая от капнувшего на палец горячего воска.
Девчушка, бережно уложенная на топчан, тихо застонала. Горгиз, возившийся у камина, поднял голову. Орест опустился на колени, поправил тулуп, которым он накрыл молодую мзумку.
— Мама… — прошептала чуть слышно девушка, открывая глаза, — мамочка…
— Внученька, как ты себя чувствуешь? — ласково спросил Мевлуд. Та дернулась, со страхом принялась переводить взгляд карих глаз с одного душевника на другого. Выпрямился Горгиз, подошел ближе. За его спиной разгорались дрова.
— Не бойся, мы тебя не тронем, внучка. Клянусь памятью покойной жены и матери моих сыновей, не тронем!
Мевлуд осекся, поняв, что повысил голос так сильно, что сыновья удивленно смотрят на него. Старик опустил голову, прошептал:
— Не тронем…
Девушка попыталась привстать, но тут же упала без сил. Длинные волосы рассыпались по тюфяку.
— Откуда ты, из какого дома? — спросил Мевлуд. — Кто твои отец и мать? Не могу узнать тебя. Из какой деревни?
Девушка ответила слабым голосом. Душевники переглянулись. Мевлуд помрачнел еще сильнее. А юная мзумка умудрилась приподняться на одном локте, уставилась в огонь, словно не замечая Ореста, который протягивал ей кружку с горячим отваром.
— Папу зарубили во дворе, — вдруг громко и отчетливо произнесла девушка, заставив всех вздрогнуть. — Дедушку сбили с ног, топором отрубили голову. Братьев подвесили вниз головой, вспороли животы. — Маму… — голос девчушки дрогнул, — маму мучали долго…долго… долго…
Мзумка умолкла, оторвала взгляд от огня. Орест с кружкой в руки беспомощно стоял над ней. Арен сжимал кулаки, а Горгиз пристально вглядывался в лицо несчастной.
— Дайте мне воды, — произнесла девушка.
— Что? — вздрогнул Мевлуд.
— Воды…
— Орест, не стой, как столб, дай нашей гостье напиться!
— Нет, — солнечница посмотрела на банщика, — горячей воды.
— Зачем, внучка, я не…
Старик осекся, прикусил губу и сел на стул, в ужасе глядя на девушку. Тут же рывком поднялся.
— Пожалуйста, дайте немного воды… я должна… я… грязная…
В наступившей тишине было слышно, как трещат в камине разгорающиеся дрова. Четверо душевников молча стояли вокруг топчана. Наконец, повинуясь отцовскому взгляду, трое братьев вышли. Мевлуд проводил их взглядом. Мзумка между тем села и принялась медленно раскачиваться взад и вперед. На ее потрескавшихся губах заиграла слабая, какая-то мечтательная улыбка.
— Идти сможешь? — наконец, спросил Мевлуд. — Ребята подготовят тебе воду.
Девочка кивнула. У нее были совершенно сухие глаза, без единой слезинки. Лишь пляшет в черных зрачках огонь, и бездумно сжимает тулуп рука.
Вернулся Орест. Вопросительно взглянул на отца. Старик засуетился.
— Внученька, вода готова. Орест отнесет тебя… Нет, нет, не бойся! Тебе помогут женщины. Какие женщины? А вот не бойся, внучка, не бойся. Все хорошо будет, клянусь Рощей!
