Заал Косой продолжал выводить:
Скрипят вражеские башни, беснуются катапульты, и несколько десятков глоток старательно подпевает:
Прячет улыбку брат Кондрат, а Зезва Ныряльщик старательно участвует в нестройном хоре:
Правая башня замерла, затем чуть покачнулась. Орлонос пояснил, что внутри рабочие расчищают снег. Спешить то им некуда. Отец Кондрат громко прочитал короткую молитву Дейле, сдвинул брови и принялся вертеть в руках дубину. Изредка, словно нехотя, плевались мелкими камнями катапульты, а потом снова защелкали баллисты, и защитники с криком бросились кто-куда. «Как девки из гарема принцепса!» — пришла в голову Зезвы глупая мысль, когда он скатывался вниз по заледеневшей лестнице. По дороге больно упал на не до конца зажившее плечо, со стоном поднялся, молча кивая на вопросы отца Кондрата, все ли в порядке «с мирянином».
— А вот надо было, — грозно насупившись, внушал брат Кондрат, — песка смолой на подошвы наклеить, сын мой! Это же тебе не на коне гарцевать с умным видом! Эх, темнота!
— Смолы мало, — прохрипел Зезва, — нечем будет неприятеля поливать.
— В такой-то мороз? Толку от смолы этой, прости Ормаз…
С треском и грохотом обвалилась часть стены, не очень большая, но торжествующий рев осаждающих достиг слуха защитников монастыря. Скрип башен возобновился, и под оглушительный бой барабанов ыги и барады двинулись дальше.
Когда Зезва, вместе со всеми мужественно переждав обстрел, вернулся на стену и быстро выглянул из целой кучи тюфяков, чтобы, как выразился отец Кондрат, «обозреть ситуацию», то увидел две цепи вражеских лучников, занявших позиции впереди палисадов. Множество факелов освещало вражеских солдат, ветер развевал лисьи хвосты на шапках и теребил мех накидок. По короткой команде лучники наложили стрелы, действуя удивительно слаженно. Как один уставились на командира, застывшего на правом фланге. Зезва попытался уловить слова приказа, но слишком большое расстояние не позволило ему этого сделать. Он тряхнул головой, словно в неразборчивом и далеком выкрике были слышны знакомые нотки.
Отец Кондрат силой затащил Ныряльщика назад и громко отчитал, призывая в свидетели Ормаза и Дейлу.
— Погоди ты ругаться, отче, — Зезва опустил шарф и поскреб рукой в перчатке заросшую щетиной щеку. — Не стреляют же пока.
— Но лиходеи вот-вот начнут обстрел, мирянин, а ты дурную башку высунул! Спаси Ормаз, но я не позволю тебе…
— Ыги, говоришь? — усмехнулся Зезва, снова закрывая лицо шарфом. — Хороши горцы, курвова могила! Выучка как у… — он умолк, задумчиво теребя ремень сумки. — Катапульты молчат. Пока.
Катапульты действительно безмолвствовали, не иначе, исчерпали запас камней. Баллисты изредка посылали камень-другой, как видно, опасаясь угодить в одну из осадных башен. Последние уже были так близко, что отчетливо виднелись грубо отесанные брусы и покрытые грязью и снегом скрипучие круги колес. Отпихнув монаха, Зезва снова высунулся и прикинул, что башни были повыше не очень высоких монастырских стен. Он глубоко вздохнул через свой шарф.
Скрип колес приближался. Башни часто останавливались, и из нутра осадной громадины до слуха защитников доносились звуки возни и голоса. Наконец, одна из башен с натужным грохотом достигла стены. Замерла. Зезва сглотнул. По рядам джуджей пронесся голос Геронтия Огрызка:
— Стрелки! Есть чувства?
— А как же! — проворчал в ответ Абессалом Весельчак, шмыгая носом. Проходя мимо Зезвы и отца Кондрата, главный над арбалетами угрюмо кивнул им, не сказав ни слова.
Вторая башня достигла стены правее и тоже притихла, словно уснувший великан. Снег усилился, а вместе с ним и ветер. Вражеские лучники у палисадов начали обстрел, и десятки стрел обрушились на стены. Но из-за ветра они почти не достигали цели; карлы и люди старательно прятались, и лишь несколько человек было ранено, один из них тяжело. По приказу Геронтия раненых унесли вниз, где передали на руки поджидавшим монахам под началом бледного от напряжения отца Севдина.
Вскоре лучники прекратили обстрел, получив короткий приказ своего командира. Он прошелся вдоль строя, изредка поглядывая в сторону монастыря. К его досаде и радости осажденных ветер и снег усиливались, и вскоре метель закрутила бешеный танец вокруг застывших, словно в нерешительности, башен.
— Сколько их там, внутри, как думаешь, отче? — спросил Зезва, чувствуя, как от холода немеют ноги.
— Понятия не имею, сын мой, — брат Кондрат осторожно поднял голову, но тут же юркнул под хлипкую защиту тюфяков, вызвав смех расположившегося рядом Заала Косого. — И как неприятель не мерзнет?
— Мерзнет, святой отец, как не мерзнет! Да не трепыхайся ты так, отче! Разве не ви…
Косой не договорил, потому что со скрипом ожила верхняя площадка левой башни, той самой, которая находилась ближе всех к Зезве и отцу Кондрату. Сквозь мечущиеся снежинки и завывание ветра, площадка обрушилась на край стены, обнажив похожий на чудовищную пасть проем, черный и безмолвный. Зезва услышал свист Абессалома Весельчака. В ночной тьме башня походила на подползшего к стене великана, разинувшего пасть, словно намереваясь проглотить монастырь вместе со стенами и защитниками.
Ветер выл и выл. Колючие снежинки обреченно бросались в глаза, мешали дышать, оседали на щеках и бородах, застывали и превращались в маленькие сосульки. Отец Кондрат сжал руку Зезвы.
— Почему наши арбалетчики не стреляют? — взволнованно прошептал инок, вглядываясь в темную
