— От Господа, что и нарисован на доске, — обыденно объяснил мафиоза Андрюшкин. — Был в отключке весь день, а как только пришёл в себя — по-тихому срулил из палаты.
Михал Михалыч являлся реалистом и не признавал, что Чудеса имеют место быть. Впрочем, Чудеса не признают, помимо реалистов, и обычные люди. А зря.
— В храме я ставил свечки за здоровье души! Всей нашей братве! Только… учинил перепутку: поставил свечки за здоровье в то место, где ставят за упокой. Господь, видно, обиделся и набил мне рожу… — прояснил обстоятельства Чуда мафиоза Андрюшкин.
— Ерунда и сказка!
Мафиоза Андрюшкин признал, что Михал Михалыч в свои 35 лет — уважаемый главарь мафии, а он в свои 35 лет — всего лишь Нафаня со смешной фамилией. И ему стало неловко за Чудо.
— Ладненько, с доской я дорешаю сам, сказочник, — резюмировал Михал Михалыч. — А ты встречайся с братэлой и получи от него фоту Клюева! Предъявим бомжу на опознание!
Сотовый телефон Михал Михалыча сыграл «Вальс». Михал Михалыч оборвал рингтон быстрым нажатием пальца на кнопку, и поднёс трубку к вкрадчивому уху:
— Что!?.. Опознали?.. А Горилла?.. Почему ты молчал?.. Да… Держи меня в курсах.
Нафаня жадно вслушался в голос из телефона, только ничего не услышал. Телефон Михал Михалыча не допускал разглашения голосов без ведома и разрешения владельца.
— Звонил мой адвокат, — неохотно разгласил Михал Михалыч. — Чеснок разбился на трассе. Насмерть. А Горилла ещё с утра в морге. Подрался с кем-то…
— А вы меня, Михал Михалыч, назвали сказочником! — с превосходством заулыбался мафиоза Андрюшкин. — Это что получается? Только я поставил Чесноку свечку за упокой — он разбился. А Гориллу, вы только вкурите смысл! Самого Гориллу, что гнул у нас руками подковы! — избили в усмерть.
Михал Михалыч послал свой реализм «гулять в садик», а сам нечаянно затянулся тлеющей стороной сигары:
— Что ты там говорил про свечки? Поставил за здоровье туда, куда ставят за упокой?
— Ага, — блеснул самодовольной улыбкой Нафаня. — Себе только воткнул в положенное место. И то благодаря одной богомольной убогой.
Михал Михалыч проплевался полусгоревшим пеплом:
— А мне!?
— Вам поставил свечу самому первому! Ведь вы — самый лучший главарь мафии из всех главарей, которых я знаю.
Босс шалыми глазами вновь осмотрел синячище помощника под левым глазом.
— Видел остолопов. Но таких остолопов не видел! — забздел Михал Михалыч, вероятно — впервые в жизни.
— Михал Михалыч, не называйте меня остолопом! — ультимативным тоном попросил мафиоза Андрюшкин. — Да… я знаю, что я — толстый, некрасивый и не очень умный тип. И у меня писечное недержание по ночам. Но я не остолоп.
Мафиоза Андрюшкин с печальными глазами отошёл прочь.
Михал Михалыч лирично посмотрел вслед:
— Пожалеть его, а?
— Это и есть везунок Клюев! — Аристофан отдал фоту.
— Вот они какие — везунки! — Нафаня взял фоту.
Передача фотографии произошла в обеденном зале ресторана «Садко». Братья-близнецы Андрюшкины на данный момент съели 4 килограмма еды и выпили 2 литра пунша. И теперь беседовали во исполнение наказа Михал Михалыча. Мордовороты — Кибалда и Скальпель, в статусе «подчиненных Нафани» — отошли отлить.
— Вот они какие — везунки! — повторил мафиоза Андрюшкин, бездумно глядя в чью-то харю за соседним столиком. Этот столик являлся одиноким, а харя принадлежала Валерию Клюеву. Он кушал гжельский винегрет и размышлял о том, чем ему за винегрет заплатить. Потом Клюев размыслил о том, где ему взять денег по причине их отсутствия. За сими размышлениями ему некогда и незачем было смотреть куда-либо, кроме своей тарелки. И на кого-либо тоже. Поэтому братьев-близнецов Андрюшкиных он не увидел.
Иногда отсутствие денег может привести к значимому событию в твоей жизни. Только отделять зёрна от плевел — не каждому дано. То бишь, значимое событие может прикинуться или увидеться тебе не значимым, а не значимое — значимым. И ещё грёбанная туча вариантов только по этому событию, не беря в расчет нюансы события и другие события, что могут с тобой произойти или уже произошли — заметно или незаметно для тебя.
Нафаня сопоставил лицо на фоте и лицо за одиноким столиком. И сам себе доказал, что всё это — одно лицо. Лицо Валеры Клюева. Нафаня обратился за подтверждением доказательства к Аристофану, который подтвердил. Теперь осталось пленить Клюева и предъявить его бомжу для опознания вместо фотографии. Опознание, правда, формально. Инкассацию Михал Михалыча грохнули дезертиры. Возможно, Клюев не мочил братву на Главной Столичной Помойке. Зато он — стопудово один из дезертиров.
Мафиоза щёлкнул пальцами, и из сортира вернулись Кибалда и Скальпель — мордовороты с косой саженью в плечах. Однако прежде вышел спор между пане Милосердием и сударыней Логикой.
— Нафаня! Мне жалко Клюева! Отпусти его!
— Аристофан! Если я не доставлю Клюева к Михал Михалычу — то Михал Михалыч отрежет мне яйцо! А я не хочу потерять яйцо!
— И я не хочу, чтобы ты потерял яйцо!
На этом и порешили.
К одинокому столику подгребли Андрюшкины и Скальпель с Кибалдой.
— Твою маму… — Клюев неприлично уставился на братьев-близнецов.
— Приветсон, салага, — пренебрежительно бросил Андрюшкин в армейском мундире.
— Сейчас я отвезу тебя к Михал Михалычу, щенок. И он будет резать тебе яйцо, — беззаботно бросил Андрюшкин в албанском пиджаке.
Клюев вскочил с целью просто дать драпака — без всякого размышления. Мордовороты поймали Клюева на пике вскока и внушительно заломали.
Нафаня и Аристофан, Клюев, Скальпель и Кибалда почти вышли из ресторана, когда дорогу им преградил метрдотель Ханжа.
— Вы не заплатили за 4 килограмма еды и за 2 литра пунша, — изрёк Ханжа, глядя на братьев как на говно. — А вы не заплатили за гжельский винегрет. — Метрдотель погрозил Клюеву скалкой.
— Слышь, перец, ты ослеп? Или офонарел? — обомлел от метрдотельской наглости мафиоза Нафаня.
— Как видите, я хожу без очков. Значит, зрение хорошее. А офонарели вы, а не я. У вас ведь на лице фонарь, — учтиво рассмеялся Ханжа.
Мордовороты знали толк в кабацких шутках и искренне заржали. Аристофан глупо улыбнулся — не зная, как реагировать.
— Перец, мы из Мафии! А чувак, сожравший гжельский винегрет — наш пленник!
Кибалда и Скальпель приосанились. Прапорщик Андрюшкин незаметно слинял.
— Пардоньте, не за тех принял! — отбил челом и выкинул скалку метрдотель. — Простите, братва! — поклонился отдельно Скальпелю и Кибалде. Ханжа боязливо посторонился, уступая дорогу. Мафиоза Андрюшкин гоголем завышагивал дальше, мордовороты с Клюевым за ним.
У Двери в Тайную Комнату — подобно кремлевским курсантам в смысле недвижности — замерли Трюфель и Молоток — мордовороты с косой саженью в плечах. Этикет церемониала, лично разработанный Михал Михалычем, требовал стоять у Двери в Тайную Комнату именно так. А кто стоял по-другому — у того по-другому начинал стоять половой член вследствие отрезанного яйца. Или двух яиц.
— Приветсон, братва! Я достал нужного Михал Михалычу чувака. Дайте его завести в Тайную
