расслабляйся. — Седой вздохнул, почесал грудь под тельняшкой. — Тюрягу-то хотят расформировать, возить будут в соседний город. Говорят, здесь разгром по полной. Приехали областные попки, трясут местных… Нас на допросы таскают. Тебе сейчас попасться — могила. Следаки мыслят, что ты в теме.
— Ну, хрена они меня достанут! — с наигранной бравадой сказал карманник. Он тоже тяжко вздохнул. — Расскажи-ка про ребят…
В ту секунду, когда Сидоркин произнёс слово «ребят», проснулся Трифон. Он спустил ноги с лежака, сел, чиркнул спичкой, поднёс к столу. Свечки не было. Спичка потухла.
Монах порылся в поисках новой свечки под тюфяком, служившем и матрасом, и подушкой, и кладовкой. Вновь вспыхнула спичка, слабый огонек воскового огарка осветил келью. Иеромонах недоумённо оглядел пустую постель соседа:
— Хм… ни свечи, ни послушника!.. — пробормотал он, свешивая босые ноги с топчана. Инок поправил помятую во сне рясу, подошел к двери. Осторожно вышел в коридор. Притворил дверь и двинулся вдоль тёмных стен в поисках нерадивого соседа.
— …бывай, дядь Вася. Привет бродягам, — карманник отключил связь. Поскрёб темя, набрал следующий номер.
— Алё, это кто?.. Мне нужна Танюха.
— А кто её спрашивает? — спросила, зевая, симпатичная черноволосая девушка на другом конце провода.
Она лежала в ванной полной пены, прижимая плечом мобильник к уху и рассматривая причудливые пенные фигурки, тающие на ладошке.
— Санёк. Помнишь, в прошлом году схлестнулись в Сочи? — доложил Сидоркин, улыбаясь. — Это ведь ты, Тань, теперь узнал.
— Помню, конечно, — дама села поудобней в ванной. — Ты откуда в два часа ночи?
— Из монастыря звоню, — хохотнул Сидоркин. — Где-то в окрестностях твоего города находится.
— Что ты там делаешь? Решил спасти душу? — рассмеялась Танюха. — Судя по тому, какой трах ты мне устроил в Сочи, на тебя не похоже. Или завязал с мирской жизнью?
— Не угадала, я здесь по делу. Через пару-тройку дней намыливаюсь поехать куда-нибудь далеко- далеко. Хотел взять тебя с собой.
— С тобой хоть к чёрту в задницу! — ответила собеседница, с наслаждением вдыхая запах бергамота и поглаживая грудь. — Когда тебя ждать?
— В пятницу вечером, в крайнем случае, в суббот… — Сидоркин насторожился, в коридоре послышались шаги.
Он быстро отключил мобильник, сунул в карман, соскочил со стола.
Дверь открылась, на пороге стоял Трифон со свечой в руке:
— Вот ты где!..
— Да-а… — Саня обернулся, взял Библию, показал иноку. — Вот, читаю.
— Молодец, брат! Ну… не буду мешать! — похвалил Трифон и пошлёпал босыми ногами прочь.
Как только он скрылся, карманник вытянул мобилу, нажал кнопку повторного набора:
— Танюх, извини. Меня отвлекли тут чуть-чуть. На чём мы остановились?
Вдруг в дверях снова показалась жидкая бороденка Трифона. Сидоркин спрятал руку с телефоном за спину.
— Не забудь выключить свет! — произнёс инок и снова скрылся за дверью.
— Кретин! — выругался вор. Поднёс к уху трубку: — Прости, Тань, тут один урод мешается…
12. Брат, заросший до ушей бородой
Утро следующего дня выдалось солнечным и тёплым.
Саня справлял малую нужду на монастырскую стену, у коровника, когда услышал знакомый голос настоятеля:
— Сынок, зачем ты это делаешь?
Вор стряс последние капли, засунул естество в штаны, повернулся.
Игумен с укоризной разглядывал послушника, сложив руки на животе.
— Больше так не поступай… — продолжил Феофил. — Это наш дом… Негоже осквернять его… Для естественных нужд есть три туалета возле ворот… А сейчас иди за мной!
Сидоркин послушно двинулся за игуменом по дорожке, посыпанной опилками.
— Я тебе говорил, кажется, что у нас большое хозяйство! — рассказывал Феофил, широко шагая. Саня еле поспевал за ним. — Мы всё делаем своими руками! В городке покупаем лишь то, что сложно произвести в домашних условиях: муку, свечи, ткани, керосин для автономной электростанции, дрова на лесопилке…
— Это храм? — вдруг прервал его разглагольствования Сидоркин, ткнув пальцем на одноглавое здание.
— Да, сынок, храм имени преподобного святителя Алексия! — произнёс Феофил, мимоходом взглядывая на церковь и, не останавливаясь, шествуя дальше. — Если ты хочешь причаститься, то бишь, укрепиться в вере, в Пасху будет такая возможность… Только прежде надо подготовить себя к таинству исповедью и строгим постом! — И тут же, без перехода, добавил:
— Как тебе в обители, немного освоился? Ты гдее? — он оглянулся.
Саня шёл позади почти задом, глядя на храм. Зацепился ногой за ногу, чуть не упал, ткнулся в настоятеля.
— Осторожнее! — поддержал Феофил.
— Благодарю, аббат! — карманник отстранился.
— Игумен! — возопил монах. — Я игумен Феофил! О, Господи! — он воздел руки к небу. — Вразуми хоть ты этого послушника!
Сидоркин изумлённо посмотрел на лицо настоятеля, искажённое страстной мукой:
— А, ну да, игумен… — произнёс он смущённо. — Прости, аббат, я постоянно забываю название твоей должности.
— У-уахх! — настоятель сжал кулаки, глянул бешеными глазами. — Чёрт побери! — тут же захлопнул рот, опасливо зыркнул на солнечное небо, перекрестился, проворчал. — С тобой и до греха недалече…
Дальше двинулись молча.
Возле туалетов «ЗИЛ» вываливал из кузова толстые чурки. За процессом наблюдали десять иноков. Сидоркин и игумен подошли к стоящим монахам.
— Поможешь порубить и перетаскать дрова! — кратко приказал настоятель Сане, поворачивая назад. Сделал три шага, оглянулся и добавил: — Зайдёшь ко мне в кабинет после ужина! Пойдём в часовенку и будем вместе молиться, чтобы Бог вразумил тебя на запоминание непривычных слов…
— Чёрт возьми, мне это надо? — пробормотал Сидоркин вслед. Фигура Феофила удалялась. Вор встряхнулся, подбежал к кабине «ЗИЛа», вспрыгнул на подножку:
— Слышь, братан, дай сигарету.
Шофёр протянул пачку.
— Я возьму пару? — спросил Саня.
— Бери, — усмехнулся водитель. — Ты здесь работаешь, нанятой?
— Я послушник! — вор вытащил две сигареты, сунул в карман.
— А чего одежда не монашеская?
— Я новообращённый, ещё не успел приобрести.
Карманник спрыгнул на землю, махнул рукой, осмотрелся.
Монахи стояли с другой стороны машины. Вдали настоятель входил в здание, где располагались
