дорасскажет.
— Она мне больше не нужна. Проводи ее, Эрвел. На остальные вопросы будет отвечать Рейгред.
Эрвел помог мне встать, мы, хватаясь друг за друга, поклонились и вышли. Младшенький остался держать ответ — за нас и за себя.
В коридоре продолжалась суета. Слуги перетаскивали вещи, расковыривали каминную трубу в отцовой спальне. Дверь дознавательской комнаты отворилась, выглянул господин Палахар.
— Госпожа Альсарена, можно вас на пару слов?
— Сестра очень устала, — встрял Эрвел, — может быть, завтра…
— Боюсь, завтра меня здесь уже на будет. Я не надолго задержу вас, Альсарена.
Дознаватель уезжает? А как же Арамел? Или дознаватель собирается в столицу готовить почву?
Мне было абсолютно нелюбопытно. Арамел. Бес с ним, с Арамелом… Но ничего не поделаешь, придется выдержать еще один допрос.
— Если понадоблюсь, то я здесь, — сказал Эрвел, — В коридоре.
Рейгред Треверр
Дверь за ними закрылась. Мельхиор, уронив подбородок на грудь, задумчиво рассматривал пустую поверхность стола прямо перед собой. Вид у него был утомленный и немного раздраженный. Впрочем, дедово раздражение — напускное, для родственников. А вот утомление — утомление всамделишное. Недельная дорога с заездом в Генет, переговоры с Тайной, катастрофическое положение дел в Треверргаре… хотя, скорее всего, он готовил себя к наихудшему. Но — девяносто лет. Но — пережитый удар.
Я смотрел на деда и ждал. Ждал разноса и промывания мозгов. А что делать — заслужил. Все равно мне было очень и очень не по себе. Неловко как-то, словно булавка в одежде застряла. Словно заноза под кожу ушла, не видно ее, а свербит… Неужели я испугался неизбежной головомойки? Странно…
Мельхиор щелкнул пальцами. Агавра встрепенулась.
— Милочка, где там у нас дознавательские трофеи?
Агавра отодвинула ящик и выложила на столешницу мой кинжал-дагу.
— Забирай, — сказал Мельхиор, — или он тебе уже не слишком нужен?
— Спасибо.
Я взял дагу и спрятал за пазуху. Мельхиор поднял равнодушные глаза.
— Это была ошибка, мальчик.
Я кивнул.
— Остальные ошибки… сам видишь, или мне указать?
— Я должен был навести Амандена на колдуна из развалин. Сразу, как только о нем узнал.
— Ты должен был сдать вампира. Сразу, как только о нем узнал.
Не слишком ли, дед?
— Он не представлял никакой опасности. Я прокачал его…
— Ты пожалел сестру.
Это звучало, как обвинение. Я сцепил пальцы и отвернулся.
— Эмоции, Рейгред, — скучным учительским голосом завел Паучище, — первый враг любого, кто взял на себя смелость профессионально заниматься игрой. Ты знаешь за собой эту слабость. И ты потакаешь ей. Ты ошибаешься. Суетишься. Спешишь.
— Она ведь Треверра, дед. Не кто-нибудь.
— Оправдываешься, демонстрируя свою слабость. Косвенно, но признаешь вину.
— Признаю, — смирился я.
— Обижаешься на меня, мальчик. Не извлекаешь урока из ошибки.
Я молчал, пересчитывая сцепленные пальцы. Если бы я сдал Мотылька, то не узнал бы про колдуна.
Аманден бы узнал. Прокачал сестру и вампира и узнал. И проверил бы колдуна вдоль и поперек. И сохранил бы жизнь, если не Майберту и Улендиру, то себе — точно. А сестра… что сестра? Пожурили бы ее, может, наказали, Мотылька бы спрятали где-нибудь подальше или отправили тайком в этот его Кадакар, а то и в Каорен… Ни шума, ни экзекуций. Кальсабериты и не почесались бы.
Зачем же я прикрывал этих блаженных? Сестру… ладно, родная все-таки. А вампира? Неужели за то, что едва увидев меня, он сказал: 'Ты — чаша на морозе. Серебрянная чаша, до краев наполненная ледяным ветром высот…' Мне ли не отличить лесть от… откровенности? А может, за его странное, ничем не обоснованное доверие? Он говорил: 'Ты жесткий', он говорил: 'Ты холодный'. И, осознавая это, доверял мне безоглядно. Что же получается — у меня рука не поднялась? Язык не повернулся?
— Я не пожелал отдавать игру другому… даже Амандену, дед. Мне хотелось справиться самому.
Мельхиор устало приподнял кончики губ, обозначая улыбку.
— Это не оправдывает тебя, малыш. Это тоже эмоции. Гордыня, Рейгред.
Я сокрушенно вздохнул.
— Желание лично контролировать игру, быть всегда в курсе, ни в коем случае не выпускать из виду даже малейшие детали, и, вследствие этого — все, от и до, делать собственными руками… не так ли? А руки должны быть чистыми, Рейгред. Пусть те, кто работает на тебя, пачкаются. Мы проходили уже этот урок, Рейгред. Правда, теоретически. Ты забыл?
Нет. Хуже. Не придал особого значения.
— Зачем я подарил тебе дагу? Чтобы ты так бездарно ее использовал? Сам подставился, засветил ее, чуть вообще не потерял…
Я должен был показать дагу Сардеру, Мельхиорову человеку. И с этого момента он бы слушал не Аманденовы приказы, а мои. Два Улендировых братца-ножичка — тоже Мельхиоровы люди. Но Бог с ними, с Улендировыми ножами, если я уж так хотел сохранить все в тайне, призвал бы Сардера — тот при всем желании никому ничего рассказать бы не смог…
Но Сардер был убит, а я… Я понял, что дело плохо, слишком поздно.
— А ловушка, мальчик? Как хороша была идея, но ты же и загубил ее. Почему ты сторожил один? Кроме всего прочего это было просто опасно, и ты знал об этом. Какой материал имелся у тебя под руками! Дознаватель. Кальсабериты. Один Арамел чего стоил. Ты прекрасно с ним работал, когда отправил его за Аманденом, почему же на этот раз вывел его из игры?
Да, дед. Я должен был сладко спать в своей постельке, а моя игра шла бы своим чередом. Мне приносили бы результат, как собачка приносит тапочки. Как тебе его приносили Аманден и Улендир, как сейчас приносит Агавра, или я сам…
— Признания захотелось, да, мой мальчик? Восхищения? Чтобы оценили по достоинству? Если так, то ты не тем занялся, Рейгред. Ты, кажется, музыку любил, стихи тебя интересовали? Или, если очень постараться, ты и в воинских искусствах преуспел бы, а? Может, это и есть твоя стезя, а не подковерные игры? Каждому — свое, мой дорогой, но не каждый это осознает. Подумай как следует, чтобы не раскаиваться потом, как раскаивался Аманден.
Мельхиор пошевелил бледными распухшими пальцами без единого перстня.
— Дай-ка мне глоточек вина, Агавра. Да накапай туда микстуры, мой врач оставил ее вон там, на полке. Да, да, этой. Благодарю, милая.
Пока дед глотал вино, я рассматривал свои колени. Разволновался, отчитывая меня? Или просто время пришло принять лекарство? Жаленько дедушку? А как же 'не поддавайся эмоциям, Рейгред'?
— Сделали Амандена с одного раза, а ведь он стреляный воробей, — продолжал монолог Мельхиор, — Была в нем слабина. Больное место. Нерв воспаленный. В него противник и ткнул. Подловил на эмоциях. Тот всполошился и побежал. Так как ошалел от страха. Финал закономерен. Вывод — любые эмоции ведут к закономерному финалу. — дед вздохнул, — Не ожидал я, что Аманден настолько опозорится.
— Не говори так о моем отце.
