— И ты на него слишком похож. Зачем я пристроил тебя к кальсаберитам? Чтобы удалить из-под его влияния в первую очередь! Нет, смотрю, опять из всех щелей прет эта глупая аманденовщина!
— Он мой отец. Самый лучший отец на свете!
— Не разочаровывай меня, Рейгред. У меня здесь предостаточно разоварований, чтобы еще ты… Кстати, я заметил, вы с Эрвелом в ссоре. Чего ради?
— Ерунда. Из-за Ульганара.
— Сдается мне, Ульганара мы больше не увидим. Хотя, может, он и вернется. Впрочем, это все равно. Я послал людей к перевалу и на границы. По дорогам они опередят этого вашего колдуна. Он случайно летать не умеет?
Шутить изволим?
— Дед, — я собрался с духом, — а что с Арамелом? Я подумал, ведь не обязательно ссориться с орденом, если сдать только одного Арамела, то мы могли бы…
Он поднял ладонь.
— Ты хочешь остаться в ордене? Даже теперь, когда Эрвелу достанется Треверргар, а тебе — Катандеранские земли?
— Да.
Да. Каждому — свое. Я знаю, что мне нужно.
— С Арамелом разберемся. У меня есть для него кое-что. Ладно, иди, отдохни. Послезавтра назначены похороны. Иверену и ее благоверного отправим к Нурранам. За ними уже послали.
Я поднялся. Что-то все-таки было не так.
— Да, дед. А Альсарена?
— С Альсареной все будет в порядке.
— Кальсабериты ее не упустят.
Мельхиор откинулся на спинку кресла. Я его утомил.
— Разберемся с кальсаберитами. Бросим им кость. Может быть, инга. Может быть, кого-нибудь из слуг, это несущественно. Поразмышляй над этим. Если у тебя возникнут идеи, я с удовольствием их выслушаю. Завтра.
Я попрощался и вышел. В коридоре переминался Ровенгур.
— Господин Мельхиор свободен? Я хотел доложить, комнаты готовы…
Кость, конечно, надо бросить. Обязательно надо бросить кость. Сторожевым псам. Не только им. Общественности, так сказать. Виновного следует найти и покарать. Ибо преступление всегда должно быть наказуемо. Всегда. Наказуемо.
Имори. Имори фишка. Но личность заметная. Все его знают. Большой и белый. Если Мельхиор не догонит истинного преступника, и не рискнет вешать все обвинения на шею Арамелу, то Имори, конечно, сойдет на худой конец… во устрашение… во имя торжества вроде как справедливости… но слишком уж это мелко. Мельхиор не мелочится. Не любит он этого.
Но не может же он… Альсарену?! Она же Треверра! Все тебе, Рейгред, какие-то глупости в голову лезут… К тому же дед прямым текстом пообещал, что с нею все будет в порядке…
'Она мне больше не нужна'. Ясно, не нужна, ничего толкового из нее уже не выжмешь. Трясется вся, языком еле ворочает. Лечить ее надо, а не допрашивать.
'Не нужна'. Никому она здесь не нужна. Мне в первую очередь. С глаз бы ее долой… во избежание… всяческих искушений и провокаций… Кость костью, а сестрица для некоторых кусочек более чем лакомый.
Стоп, малявка. Не топчись на месте. Давай-ка еще раз…
'Поразмышляй над этим'. Я размышляю, дед. И знаешь, идея у меня уже возникла. Завтра тебе доложат результат. Развязываешь мне руки? Ты, лишенный эмоций… мне, дураку такому… не изжившему жалость к сестре… м-м? Я правильно тебя понял?
'Инг или кто-нибудь из слуг. Это несущественно'. Конечно, Имори, дед. Он хоть знает, куда ехать. А тем, кого он подкупит на воротах — ух, намылим шеи! Ух, и намылим!
И денежка у нас как раз имеется. Та, что некогда предназначалась Мотыльку.
Значит, кость все-таки — Арамел? И я угадал? Странно, почему-то я не чувствую к нему ненависти. Но и прежней привязанности, того ответа на его искреннюю опеку, тоже. Он мне уже не интересен. Ноль эмоций. Ты этого хотел, Мельхиор?
Я спустился на первый этаж, заглянул в людскую.
— Имори кто-нибудь видел?
— Да он, небось, у отца Дилментира сидит, — откликнулась Годава, — Днюет и ночует у его. И малец евойный тама…
— Не, — перебил один из стражников, — пацана я видел, он за ворота убег. А отец Дилментир во капелле сейчас, отпевальную служит господину нашему Амандену, молодой госпоже Иверене и господам гостям. А Имори если у отца Дилментира в комнатке сидит, то один-одинешенек.
Инг действительно сидел в комнатке капеллана. Один-одинешенек. Он вздрогнул, когда я отворил незапертую дверь.
— Собирайся, Имори, — сказал я, — вы с Альсареной уезжаете. Прямо сейчас.
Тот, Кто Вернется
Вот так. 'Господин Мельхиор приехали. С отрядом. 'Хваты', говорят.' А ты отправил девчонку в Треверргар. Чтобы ушлый Иргиаро сам ее вытаскивал. Ну, конечно же, ты собирался страховать его. А как же. Страховать, а, когда у него не получится выкрасть Маленькую Марантину — сделать это самому. Презрительно фыркнув. Ну, и на что ты способен, кроме как обмануть того, кто тебе доверяет и заботится о тебе?..
— Прости, Иргиаро, — сказал я.
Он не понял. Хлопал глазищами, оглядывал присутствующих. Летери — явственней некуда, — боялся страшного убийцу, который тут всех захватил в заложники. На физиономии заложника большими буквами было написано 'Ужо тебе. Наконец-то приехал тот, кто тебе хвост прищемить может.' Йерр подняла голову и смотрела на меня из угла.
Что случилось, Эрхеас?
Я сделал ошибку, девочка. Грубую ошибку. Я ничем не лучше Большой Липучки.
— Даже хуже. Я — хуже оболтуса этого, — сказал по-гиротски.
Радвара-энна удивленно приподняла брови. Она же ничего не знает.
— Я подставил девчонку.
— Девчонку?
— Маленькую Треверру. Я отправил ее в замок, а там теперь полным-полно народу. Даже если старикан ни черта не соображает, их слишком много. Иргиаро не вытащить ее.
И мне, боюсь, тоже.
Иргиаро встрепенулся, услышав знакомое слово. Он и на лиранате-то не разговаривает, а тут…
Эрхеас, мы пойдем, возьмем ее. Принесем сюда.
Нет, девочка.
Я не могу рисковать тобой, маленькая. Нет. Нет.
— Да погоди! — воскликнула Радвара-энна, — А ежели я приду, одежку ей свою передам? Выйдет она за стены-то, а я — опосля выйду, к вечеру там…
— Тебя обыщут, Радвара-энна. Найдут одежду…
— С себя сниму! А сама — у Годавы возьму, рубаху, юбку, платок.
— Это — 'хваты', Радвара-энна. Не замковые олухи.
— Ой, да что ты меня пужаешь-то, Малыш? На черта сдалась им бабка старая? Ну, что они мне сделают, ну, пинка под зад дадут, ну, высекут, а то мне впервой!
Высекут, боги…
