Думала — уйдем мы сразу с полянки той. Потому и Знак отправила. Чтоб зашевелились по деревням- то, погоне чтоб под ноги полезли, отвлекли чтоб ее, погоню-то… Ивар, как домой вернется, Знак получит, ежели не поймет, что к чему — Лервета уж растолкует, подымет Ивар Чешуйки, там и дальше весть пойдет…
Ан — не ушли мы. Возвернулись в дом. Над драконидом сидеть. Ох, и изувечили его псы-то! Обе руки распахали, да еще ж кольчуга, ажно прям наскрозь прожевали мясо, где не зубами, там кольчугой… Малыш говорит, жилы не задеты. А только все одно — не боец он сейчас, драконид-то. Месяц не боец, коли по хорошему счету… Ежели вообще жив останется, сказал же Малыш…
Да Единый-разъединый с ним, с драконидом с этим! Не об нем сейчас думать надо. А об Имори моем непутевом. Вот ведь всем хорош мужик, а дурень да невезучий. Старый Треверр, змеюка подколодная, и впрямь казнит дурня ингского, чтоб хоть чью-то кровь пролить, а Малыш — слово дал, теперь уж поздно. Одна надежа — на Ивара. Потому как в одиночку полторы сотни не одолеть, а коли народишко за колья да за вилы возьмется, тут и уйти получится по-тихому, да, может, и Имори-бедолагу вызволить… Ох, нет, не пущу Малыша! Не пущу. Сон-травы вон дам, либо клоповника, как уснет, на черненькую погружу, неси, скажу, его прочь подале да побыстрей… Ага, а она поймет, что я Малышу добра хочу, аль разорвет сперва? А ежели вообще не подействуют на него травки мои? Эт тебе, бабка, не Летери, ишь, кровь-то у Малыша какая теперь… Сущие, дайте совет, пошлите знак, что делать мне, старой, как уберечь его, родимого, не уйдет ведь без Имори, не уговорить его, всегда упрямым был, тихий-то тихий, а уж коли что забрал себе в голову…
Летери с печки забормотал. Поднялась я, подошла глянуть. Спит, сердешный. Как дала я ему настой — корень валерианный, да пустырник, да душицу — враз сопеть в две дырки принялся. И Малыш спит, и черненькая его, свернулись клубочком возле лавки, на полу на голом… хоть подстелить бы что, перекласть их?.. Ой, нет, лучше не трогать. Пусть лежат, как лежат.
Собаки вон тоже спят, как пришли — почти сразу за вампиром да девочкой, — поели и на боковую…
Вампир-то, небось, вернется скоро. В хлев отправился, к козам к своим. Его ведь козы эти, что Имори тогда привел, да еще моя Задира, авось напитается мальчик, а то вон тощий какой, видать, несладко пришлось ему, как с козами разлучился…
— А-а-а!!! Помогите-е!!!
Сущие, что стряслось?! Собаки вскочили, хвала Сущим, не загавкали.
— Тихо, — говорю. — Сидите тут, счас я гляну, чего там.
Подхватила лампу, да в сени, да на улицу. А в воротах, которые сама ж, дура старая, открытыми оставила, соседку за животиной приглядеть попросила, пока по делам по колдовским, значит, отлучусь… с нею-то с самой и столкнулась. С соседкой, с Илэвой-Тараторкой. Ведро у ей, фонарь — коз доить пришла… Илэва на меня налетела, фонарь да ведро пороняла прям в снег, пискнула да и бряк наземь. Обмерла, то есть. Чуйства лишилась. А за ей следом из хлева и вампир выглянул, перепуганный, лохматый. Бормочет чего-то по-своему, руками разводит.
— Тихо, — говорю. — Давай ее на летнюю половину. Помоги-ка.
Он Тараторку поднял — ишь ты, сильный мальчик, хоть и тощий, — занесли бедную в летнюю избу, там на лавке уложили. Я лампу поставила, Илэву по щекам хлопаю.
— Иди, — говорю вампиру-то, — Не ровен час, очухается, тебя углядит.
— Бу-бу-бу, — отвечает, — Бу-бу, не хотеть… быть… хотел… пугаться… пугать… быть… страшно…
— Иди, иди. Опосля расскажешь.
Кое-как выпроводила. А тут и соседушка моя в себя пришла.
— Радвара?.. — робко так, шепотом. — Это… ты?..
— Я, подруга, я. Кто ж еще? Демон, что ль, с рогами?
— Ой! — шепчет, — И с рогами, и с крыльями, и с зубищами во-от такими! Я ж, как ты мне наказала, ну, чтоб за скотинкой твоей приглядеть, иду, значитца, коз подоить, то есть, а они, козы-то… — примолкла на чуть и выпалила:- Мертвые, все три! Мертвые лежат! А этот… — и 'кольцо' складывает, аж на обеих руках, — Охрани-обереги, Сестра-Защитница, охрани-обереги… Демон страшенный, откуда ни возьмись выскочил, да на меня! Зубья скалит, мамочки мои, в палец длиной, Радвара, в палец, а я…
— Демон, значитца? — перебиваю. — А он один был, демон-то этот?
Илэва глазами похлопала, потом бормочет:
— Один вроде как… Не, точно один, будь их двое, я б не ушла, Радвара, коз-то он твоих…
— Целы, — говорю, — козы мои. — Я им дала кой-чего, молоко мне для мази нужно особое. А демон, — говорю, — те со страху примерещился. Конь, — говорю, — это мой был. Что из Черного Лесу меня домой доставил. Мне, вишь ли, срочно мазь сотворить надобно, кончилась у Мать-Ведьмы мазь колдовская, меня, значитца, доверием облекли, вот я и вернулась на ночку сегодняшнюю.
Смотрю, Илэва моя поуспокоилась, трясучка-то прошла. Глазки поблыскивают — интересно ей, стало быть. Про меня, небось, сказки-страшилки по всем деревням сказывают, вот и поверит любая, чего им не наплети.
— А конь-то ентот, Радвара, он что ж, с крыльями?
— Коли летит — с крыльями, коли бежит — с ногами. Волшебный он, колдовской.
— А-а… Слышь, Радвара…
— Ладно, — говорю, а сама хмурюсь эдак, — Некогда мне с тобою лясы точить. Мне мазь Мать- Ведьме представить надобно, чем скорее, тем лучше. Как сотворю, что велено, обратно полечу. А скотина моя — на тебе, так и знай. Рассчитываю я на тебя.
— А-а демон как же…
— Тьфу ты, дурища, сказано тебе — примерещился демон, со страху с твоего бабьего, нету никакого демона. Обожди-ка малость.
Сходила в зимнюю половину, ковшик прихватила, тот, из какого Летери у меня пил, принесла. Смотрю, Илэва уж сидьмя сидит на лавке, и вроде как даже встать пытается.
— На-кося вот, подруга. Испей, да спать иди.
Взяла она ковшик, нюхает опасливо. Ну, дурища и есть. Отпила все же пару-тройку глотков.
— Вот так. А теперь ступай, Илэва. Ступай домой. Да наказ мой не забывай.
Покивала она, ночи мне спокойной пожелала, а как вышли в сени, будто невзначай на зимнюю половину своротить хотела. Щас тебе, милая. Выпроводила я ее. Авось подглядывать не полезет. А коли даже и полезет — ставни от греха заперты, ничего не видать с улицы. Да еще у нас вона, псов двое. Псы, матушка, это тебе не Радвара старая, хоша и у Радвары старой найдется, чем любопытных попотчевать. Клюка моя, к примеру.
Вернулась я в комнату. Вампир у печи сидит, на печи Летери похрапывает тоненько, Малыш да черненькая — возле лавки, а на лавках — драконид да девонька. И собаки при ей, рядышком с черненькой да с Малышом. Вампир, видать, успокоил. Ишь, измучилась как, спит все да спит, не шелохнется, горемычная…
Присела я к столу, лампу поставила. Вампир на меня оглянулся, глаза у него желтым светятся. Велика сила ваша, Сущие, предивны творения ваши, уделите, Сущие, сил своих малую толику, помогите сынка названого от беды оберечь, охранить, не прошу многого, жизни ему прошу, Сущие, жизни да спокойствия…
Тихо у нас. Мы с вампиром молчим, не спим, остальные сны смотрят. В деревне собаки брешут лениво… Ближе брешут, громче… Дверь навроде стукнула, либо ставень… Наши-то псы опять головы подняли. Вампир встрепенулся, рукой на дверь показывает, шепчет что-то по-своему. Не понимаю ж я тебя, парень, слов твоих не разберу.
— Идти… они быть… многие быть… человек… человеки.
— Ты здесь сиди. Я схожу.
Свет брать не стала, а вот клюку прихватила. На всякий на случай. Коли что — шум подыму. Мимо меня так просто не пройдешь.
Выглянула да вижу — огоньки по улице ползут-змеятся. Факелы, стало быть. От озера, в нашу, то
