Подмигнул мне незаметно для телохранителей.
Вернулся отец Дилментир.
— Все спокойно, дети мои. Не помешает нам никто, — и разлил в кружки альсатру из протянутого Рейгредом кувшина. — Помянем, дети мои, невинно убиенных, да будет земля им пухом, да не оставит их Альберен Заступник, да примет их Единый к Престолу Своему.
Что-то твердое коснулось колена.
Я пощупал. Фляга.
Рейгред. Глянул из-под длинных ресниц, снова опустил глаза.
Что ж, даже вставать к шкафчику не надо.
Просто подлить из фляги в кувшин с альсатрой.
Альсатра с арварановкой любого с ног свалит.
Стуро Иргиаро по прозвищу Мотылек
Я стоял в стороне и держал на ладонях меч. Снег падал на замотанные ветошью ножны — и таял, словно касался открытой руки. Колдун уже закончил крепить к Маукабриной спине многочисленный груз, и теперь привязывал обеих всадниц — Старую Женщину и мою Альсу. А я все никак не мог решиться расстаться с Иргиным наследством, с Зеркальцем. Зачем он мне? Я даже не знаю толком, за какой конец его держать… ну, ладно, за какой конец — знаю, но не более того. Отдать надо чтоб не мешался, да и сохраннее он будет у Альсы… Сейчас вот подойду и отдам…
— Попрощайся со мной, Мотылек, — позвала Альса.
Я подошел, убрал руки вместе с Зеркальцем за спину, боясь насажать бедняжке синяков поверх уже полученных чуть ранее, в момент моего пробуждения. Нагнулся. Она обхватила меня за шею, прижалась щекой к щеке. Прямо к шраму. Нос у нее был холодный, а губы горячие.
— Береги себя, слышишь? Если с тобой что-нибудь…
Боль в щеке растеклась пронзительной горечью. Страх расставания, мокрый, как лягушачья шкурка — наотмашь. Яркая, рвущая грудь вспышка — Люблю! И удар запоздалого желания — ниже пояса. Не уходи. Не отпущу. Не могу. Боюсь. С ума сойду. Брось. Пусть все к черту летит. Нам нельзя расставаться. Не уходи. Не уходи.
Это ты уходишь, а я остаюсь, родная. Но я тебя догоню.
Стуро. Стуро…
Я выпрямился и отшагнул назад. Руки ее упали.
— Меч? — удивилась она, — Что ты хочешь с ним делать?
— Не знаю. Думаю, он сможет нам как-нибудь помочь…
— Скинь его Имори!
— Связанному? — осадил колдун.
Черный зеркальный металл грел мне ладони сквозь ножны, сквозь намотанные тряпки. Ластился, как живой. Дышал, ворочался, просился на свободу.
— Я… пожалуй, оставлю его. С ним я себя как-то увереннее чувствую.
Альса не стала спорить. Старая Женщина тихонько бормотала себе под нос, наверное, молилась. Маукабра нетерпеливо поглядывала через плечо. Альса приласкала подошедших собак.
— Редда. Ун. Останетесь с Мотыльком. Оба.
— Иргиаро будет работать с воздуха, — поморщился колдун, — Собаки летать не умеют.
— Ну и что? — не согласилась Альса, — Собаки будут работать на земле. Они прекрасные бойцы.
Колдун пожал плечами.
— Им придется работать со мной.
— Редда, Ун. Будете работать с этим человеком. Слушайтесь его. Мотылек, скажи им.
— Да, — сказал я.
— Поезжайте, наконец, — разозлился колдун, — У нас еще дел невпроворот!
— Не ори, — с достоинством ответствовала Альса.
Маукабра фыркнула и тронулась с места. Несмотря на груз и всадников, двигалась она очень легко. Нить их присутствия мгновенно истончилась и прервалась. Темнота, пронизанная порхающим снегом, беззвучно захлопнулась за ними, словно обитая войлоком дверь.
Помолчали.
— Ну что, — сказал колдун, — Сейчас, должно быть, около полуночи. Нам тоже пора.
Я привычно перекинул Зеркальце за спину.
— Редда, Ун. Ждите нас в развалинах.
Подошел к колдуну.
Контакт приоткрыл створку — то, что он прятал от Маукабры, от меня… даже от себя самого. Льдинка с острыми краями, в глубине, как в колодце, невидная, нетающая, игла смертного холода. Там, где она касалась сердца расплылось маленькое мертвое пятно.
Завтра я умру.
Завтра мы умрем, я и она.
Может быть.
Скорее всего.
И у меня кольнуло внутри, и омертвело место укола. Может быть. Ну и что? Назад не отступишь. Платить надо сразу и целиком, а проценты всю жизнь — слишком дорого получится. Эй, Ирги, я правильно разобрался в этих ваших денежных отношениях?
— Держись как следует. Ногами держись — лететь довольно долго.
Ноги его крепко оплели мои бедра — я вдруг почувствовал себя сосной, на которой повис тощий зимний медведь-шатун. Тяжести почти не было. Сейчас казалось — колдун легче Маленького Человека.
Разбег — два шага, второй опирается на воздух. Ветер взял меня в горсть и швырнул в ночь — мощно и небрежно. Сумеречно-белый шар земли скатился под крыло, косматым комом грузно повернулся под нами, наматывая на себя лохмотья облаков и рваные ленты шквалов. Небо — мутный водоворот — медленно перемешивало пласты снежных течений. И вдруг — моментально — все внутри, желудок, и сердце, и кишки — одним узлом, намертво, морозный ожог, пот, слабость, беспомощность — где земля? Где? Нет опоры! Этот хлипкий не удержит! Падаю! Сейчас…
— Тьфу, пропасть! Ты чего? Летали ведь уже!
— Это ты… теперь… лучше слышишь… — прохрипел колдун.
Но взял себя в руки. Собрался как-то. Надо же — высоты боится, никогда бы не подумал… Хотя — нет. Не в высоте дело. Боится доверять другим. Боится быть зависимым. До тошноты боится.
Терпи. Скоро прилетим. Под нами уже озеро.
Я вот думаю все — странно. Несу сейчас, как пушинку. Да и тогда, до второй дозы колдунской крови, веса практически не ощущал. Легкий он все-таки, колдун. Почему же?..
Козы и козлята — пестрые пятна на цветастой зелени высокогорного луга. Над ними словно марево, словно терпкий животный дух — ощущение покоя и довольства. Солнце заходит. Пора домой, Олера! Вон она, палевая, с темным хребтом, самая красивая. Слышу ее присутствие из хора других, кричу: 'Олера!' и она вскидывает голову. Я снижаюсь, заходя сзади и чуть сбоку, и она, балуясь и брыкаясь, кидается бежать. Первой ее нагоняет моя тень, и я приноравливаю полет так, чтобы Олера не выходила из темного пятна. Слыша свист крыльев, она привычно пригибает голову, и в нижней точке параболы я почти ложусь грудью на ее теплую спину. Руки обвивают разгоряченное, работающее тело, смыкаются в шерсти на животе — и скорость сама тянет нас вверх, плавно, уверенно, прямо в закатное небо. Четыре копытца загребают воздух — и повисают расслабленно. Олера смеется про себя, как умеют смеяться животные. Хорошо побегали… весело… теперь домой. Она спокойно смотрит на проплывающие под ней скалы и ущелья. Она доверяет. Абсолютно.
Внизу уже всплыл черный пятиугольник Треверргара. Чуть снизившись, я начал облет по периметру. Человечье жилище гудело, как улей. Там, за стенами, под крышами, скопилась угроза и напряжение.
