Быть может, гестаповцы, с пристрастием расспрашивавшие Морозова о подробностях побега, не вполне доверяли ему, но, не имея никаких улик против него, они все же сочли за благо допустить русского доктора к исполнению прежних обязанностей. Более того: они использовали этот случай в пропагандистских целях. Геббельсовские борзописцы опубликовали в своей газетке обширное интервью, в котором «беглец» красочно рассказывал о пережитых им «ужасах», о «большевистской жестокости». Таким образом, доктор Морозов приобрел еще большее доверие среди оккупантов.
…Первая весточка от Морозова не представляла большой ценности. И долго еще от него поступала информация лишь о количестве прибывающих в госпиталь раненых, об их настроениях. Порою удавалось из разговоров раненых, особенно офицеров, узнать о готовящихся на том или ином участке фронта операциях.
Все эти сведения, конечно, имели определенную ценность как для партизан, так, в особенности, для командования с Большой земли, но Морозов понимал, что главная его задача состоит в установлении связи с Людой — девушкой, которую он в свое время устроил судомойкой в столовую при аэродроме, и в сборе сведений об охране аэродрома, о базирующейся на нем боевой технике, о готовящихся налетах.
И вот это главное ему никак не удавалось осуществить. Все, кто имел какое-либо отношение к аэродрому — будь то летчики, солдаты из охраны или рабочий персонал, — содержались в весьма строгой изоляции от внешнего мира. Попытки Морозова найти человека, через которого можно было бы установить и поддерживать связь с Людой, не увенчались успехом. Тогда он решился на довольно рискованный шаг. В воскресный день доктор Морозов вдруг заявился домой к шеф-повару, проживавшему в поселке около аэродрома. Предлог для визита был вполне убедительный: доктор хотел проверить состояние здоровья своих пациентов — шеф-повара и его жены.
Супружеская чета была тронута вниманием русского доктора, охотно подверглась обследованию и, конечно, не преминула расспросить Морозова о всех злоключениях, которые произошли с ним и были описаны в газете. Не было недостатка и в сочувственных словах по поводу перенесенных доктором «страданий» и «издевательств».
— Зато теперь, — торжественно заключил шеф-повар, — вы подлинный герой и можете быть уверены, что великая Германия не забудет ваших заслуг!
— Благодагю вас, господа, — склонив голову ответил Морозов. — Повегте, я очень догожу гепутацией стойкого стогонника Германии и именно поэтому хотел бы пги вашем содействии оггадить себя от возможных непгиятностей…
— Что-нибудь случилось, доктор? — с тревогой спросил шеф-повар и, помедлив, продолжил: — Як вашим услугам, господин доктор! Все, что в моих силах, готов сделать…
— О нет! Еще ничего не случилось, но может случиться. Я имею в виду мою пготеже, судомойку… Скажите, хогошо ли она габотает?
— Да, да! Отлично! Исполнительна, трудолюбива… и очень скромна.
— Это хогошо. Но должен пгнзнаться, еще тогда я подозгевал, что она не вполне здогова…
— Вот как? — испуганно прервал немец. — Что-нибудь заразное?
— Нет, что вы… Слабые легкие и только, но… этот дефект в ее возгасте зачастую пегегастает в тубегкулез. А это, как вы понимаете, несовместимо с габотой в столовой. Помимо всего пгочего, у меня нет ни малейшего желания быть в ответе, если вдгуг окажется, что она больна тубегкулезом. Вот почему с вашего любезного газгешения я хотел бы заодно обследовать эту девицу и пгннять некотогые пгофилактические мегы.
— Прошу, доктор! Сделайте одолжение… — облегченно вздохнув, с готовностью ответил шеф- повар. — Это и в моих интересах! Правда, наш медик здесь смотрел ее и ничего не нашел. Но снова проверить, как вы понимаете, не мешает. Пойдемте хоть сию минуту.
Морозов действительно подверг Люду очень внимательному обследованию и, конечно, сказал ей об истинной цели этой встречи.
Девушка без колебаний согласилась выполнять поручения подпольной организации, но никаких существенных наблюдений о боевой жизни на аэродроме у нее еще не было. И вообще, беседа с Людой несколько разочаровала Морозова. Он не сомневался в ее искренности, но крайняя застенчивость девушки, необщительность и даже отчужденность от окружающих, в том числе от таких же, как она, советских людей — все эти черты характера, как думал Морозов, очень затруднят ей работу в качестве разведчицы- подпольщицы.
И он не ошибся. В тех редких случаях, когда так или иначе удавалось получить от нее весточку, сведения оказывались весьма скудными и запоздалыми.
Люда сообщала, что временами, по нескольку дней кряду, в столовой не появляется ни один летчик, а порою их оказывается так много, что столовая едва успевает обслуживать всех вновь прибывших ночью.
Эти сведения подтверждали наблюдения партизанских разведчиков, которые по шуму моторов идущих на посадку и взлетающих самолетов определяли то же непостоянство в жизни аэродрома.
В итоге данные, которыми располагал Антонов, оказались весьма противоречивыми. С одной стороны, было установлено, что на территории аэродрома усиленно ведется строительство каких-то подземных и надземных складов, что весь этот объект постоянно усиленно охраняется, а с другой — казалось, что немецкая авиация постоянно не базируется на этом аэродроме, а лишь изредка, так сказать проездом, делает на нем непродолжительную остановку.
И радиограммы Антонова командованию на Большую землю, сообщавшие в прошедшем времени о скоплении авиации противника на аэродроме, не достигали главной цели, так как не позволяли организовать налет нашей авиации на этот аэродром для нанесения чувствительного удара по живой силе и технике врага. Вот почему Антонов и, по его настоянию, Морозов настойчиво стремились найти новые пути проникновения в тайны немецкого аэродрома. В частности, они договорились о том, чтобы при первой возможности пристроить связную Катю Приходько работать где-либо на аэродроме или поблизости от него. И вскоре удалось это сделать.
Однажды Морозова вызвал начальник госпиталя и передал ему просьбу шеф-повара аэродрома приехать к нему. Морозов не заставил себя долго ждать. Супружеская чета встретила его очень радушно и в полном здравии. Оказалось, что заболел недавно прибывший интендант — земляк шеф-повара. Гостеприимный хозяин пожелал, чтобы его друг лечился в домашних условиях, а не в госпитале.
— Смею просить вас, господин доктор, еще об одном одолжении, — отведя Морозова в сторону, доверительно сказал шеф-повар. — Жена очень нуждается в помощнице хотя бы на время болезни господина интенданта. Не можете ли вы рекомендовать столь же надежного и скромного человека, как ваша первая протеже?
Морозов едва не обрадовался, но, вовремя овладев собой, неторопливо, будто напряженно вспоминая, ответил:
— Разумеется, я постагаюсь, но… Надо подумать, кого… Впгочем! Да, да! Есть одна девушка, котогая, как я полагаю, вполне вас устгоит…
Уже на следующий день Катя Приходько явилась домой к шеф-повару, а еще через день она пришла в столовую за обедом для интенданта и супруги шеф-повара. Прибегнув к помощи условной фразы-пароля, она установила связь с Людой.
Когда Морозов снова приехал проведать интенданта, Катя ухитрилась тайком передать ему записку. В ней она лаконично писала: «Связь есть. Л-а преданная, но «сухарь». Ни с кем не знакомится. Говорит, что сюда завозят много бомб, длиною в рост человека, а то и больше. Все».
Морозов вернулся в районный центр расстроенный. Ему было ясно, что через Люду нужных сведений не добудешь. Вся надежда была на то, что со временем удастся пристроить в столовую и Катю, но когда это будет и будет ли?
Затягивался и побег летчика. Между тем каждый лишний час его пребывания в госпитале мог стать роковым для всех троих — доктора, лаборантки и самого летчика.
Организовать побег летчику было очень трудно, пожалуй, много труднее, чем скрыть от нацистских врачей и вылечить его. Проделать эту операцию ночью было невозможно. Единственная дверь из госпиталя во двор запиралась на замок и охранялась часовым. К тому же выход этот был во двор, а чтобы выйти на улицу, надо было отпереть ворота и миновать еще одного часового. Наконец, комендантский час в районном
