звали Евгений.
— Ой, ой, ой, мама, — закричал он и повалился на песок, как подкошенный.
Мальчишки перепугались и бросились врассыпную. Пиноккио, окаменев от ужаса, глядел на раненого товарища. Потом бросился к воде, намочил платок и стал прикладывать ему к голове.
— Евгений! Милый, хороший, дорогой, открой глаза, — пожалуйста, — бормотал Пиноккио. — Это не я тебя ударил. Открой глаза, ради бога!
В это время захрустели по камешкам чьи-то тяжелые шаги. Пиноккио обернулся. Подходили два полицейские.
— Что ты тут делаешь? Что случилось? Почему этот мальчишка валяется? — спросили они у Пиноккио строго.
— Это мой товарищ.
— Что с ним?
— Ему дурно.
— Эге, да какое там дурно. Ему всю голову раскроили. Это ты его так отделал, бездельник?
— Не я!.. Не я! — бормотал Пиноккио, стуча зубами.
— Чем его ранили?
— Вот этой книжкой, — Пиноккио показал на валяющийся задачник.
— А книга чья?
— Моя…
— Ну, довольно дурака валять. Пойдем, поворачивайся!
Полицейские взяли Пиноккио под руки и повели, а на пути сказали рыбакам, чтобы подобрали Евгения, отнесли его к родителям.
Пиноккио шел между двух полицейских, ему казалось, что все это — страшный сон. В глазах двоилось, ноги дрожали, во рту пересохло, язык прилип к нёбу, в голове все спуталось.
— Пропал, пропал, — повторял про себя Пиноккио.
Они уже подходили к деревне. Вдруг ветер сорвал с Пиноккио шапочку, и она полетела и покатилась далеко, далеко…
— Позвольте мне поднять шапочку! — робко попросил Пиноккио. Полицейские посмотрели друг на друга, пошевелили усами, потом необыкновенно проницательно посмотрели на Пиноккио, подумали и сказали:
— Ну, ладно, беги, догоняй шапку.
Пиноккио побежал, продолжал улепетывать чем дальше, тем быстрее, схватил шапку и от полицейских прямо к морю, — только пятки сверкали. Полицейские скоро смекнули, что Петрушка их провел, и побежали за ним, но запыхались. Тогда они свистнули огромного бульдога, получившего первую премию на собачьих гонках, и пустили его в погоню за Пиноккио. Люди высовывались из окон, заинтересованные небывалым приключением. Но их любопытство так и осталось неудовлетворенным, потому что Пиноккио с бульдогом подняли густой столб пыли и скрылись из глаз.
Пиноккио угрожает опасность быть зажаренным на сковородке
Во время этой бешеной скачки была одна ужасная минута, когда Пиноккио уже считал себя погибшим. Алидор, — так звали бульдога, почти вцепился зубами ему в штаны, и Пиноккио уже чувствовал на спине горячее разъяренное дыхание. А берег был совсем близко, море весело играло бирюзовыми волнами в нескольких шагах. Собрав последние силы, Пиноккио сделал огромный прыжок, шлепнулся в воду и поплыл. Алидор с разбега бултыхнулся вслед за ним. Но он не умел плавать, барахтался, бил по воде лапами, чихал, — ничего не помогало. Алидора тянуло на дно. Он было совсем и нырнул туда, но последним усилием выскочил и залаял:
— Помоги! Тону!
— Ага, — обернувшись, крикнул Пиноккио, — а за штаны хватать — это тебе нравится?
— Спаси меня, милый Пиноккио, тону… буль… буль… буль…
У Пиноккио было все же доброе сердце. Он пожалел собаку, подплыл и спросил:
— Если я тебя спасу, ты опять, ведь за мной бросишься?
— Клянусь тебе! Клянусь, не брошусь… Вот тебе — собачья клятва.
И тонущий Алидор, клянясь, поднял над водой лапу…
Тогда Пиноккио, зная, что если собака дала собачью клятву, то скорее умрет, чем нарушит ее, схватил Алидора за ошейник, поплыл к берегу и помог несчастному выбраться на песок.
Алидор едва держался на лапах, он наглотался соленой воды и раздулся пузырем.
Вдали виднелись полицейские. Пиноккио бросился опять в воду и крикнул оттуда:
— Прощай, Алидор! Будь здоров…
— Прощай, Пиноккио, ты меня спас от смерти, я этого не забуду…
Пиноккио плыл все время близ берега. Когда полицейские скрылись из глаз, он огляделся. Между прибрежными скалами виднелся темный вход в какой-то грот, из которого вился легкий дымок.
«В гроте, наверно, кто-нибудь развел костер, — подумал Пиноккио, — пойду погреюсь и обсохну! А там видно будет»…
Он подплыл к гроту и хотел уже было вскарабкаться внутрь его по камням, но вдруг почувствовал под ногами в воде какое-то движение. Его засасывало, тянуло вниз, в глубину. Он рванулся было, но увидал, что пойман вместе с рыбами в сеть. Рыбы отчаянно бились, сеть сотрясалась, но выхода не было — все кончено!
Пиноккио поглядел вокруг и замер от ужаса. Из грота выходил, цепляясь за скользкие стены, не то человек, не то водяной.
Вместо волос у него спутанные водоросли спускались космами до самых плеч; весь он был зеленый, — с зелеными, горящими глазами, с зеленой бородой, с зелеными ногами, — зеленый, как огромная лягушка.
Вытянув сеть, Зеленый радостно зарычал:
— Вот так улов! Значит, зажарим целую сковороду рыбы, поедим… Хм, хм…
«Слава Богу, что я не рыба!» — подумал Пиноккио.
Зеленое чудовище с хлопаньем и урчаньем потащило сеть в грот, где на очаге стояла огромная сковорода, и в ней шипело масло.
Зеленый вывалил из сети рыбу и, рыча от удовольствия, стал бросать рыбу за рыбой в ведро с водой…
— Эх, рыба хороша, эх, рыба жирна!..
Наконец, дело дошло до Пиноккио. Зеленый взял его в лапы, повертел и вытаращил глаза от изумления.
— Это что же за штука такая? Никогда еще мне эдакая штука не попадалась.
Он долго разглядывал Петрушку и, наконец, сказал, ухмыляясь:
— Гм, гм… это, должно быть, морской краб.
Пиноккио ужасно обиделся, что его приняли за краба и пропищал:
— Я вам вовсе не краб, я — Петрушка…
— Петрушка? Никогда я еще Петрушки не пробовал, — захохотало чудовище. — Сейчас узнаю, какой у тебя вкус!
— Вы меня хотите съесть! Вы с ума сошли… Я же Петрушка. Пиноккио… Я учусь в школе… Я географию знаю… Я таблицу умножения учу…
— Очень хорошо, — опять захныкал Зеленый. Если ты знаешь таблицу умножения — мы тебя зажарим отдельно, и съедим под помидоровым соусом.
— Отпустите меня домой, — заревел Пиноккио.
— Ты шутишь, голубчик! Чтобы я упустил случай попробовать такое редкое кушанье!.. Не каждый день попадаются рыбы, которые знают таблицу умножения.
