Пиноккио стал еще пуще биться, рыдать и причитать…
— Зачем, зачем я не пошел в школу!.. Лучше бы мне было на свет не родиться! Ой, ой, ой, отпустите меня, пожаааалуйста!
Зеленому чудовищу надоела вся эта канитель. Он связал Петрушку и бросил его в ведро. Потом насыпал на стол муки и стал в ней обваливать рыбешек, бросая одну за другой в масло, на сковороду.
Пиноккио весь закоченел от страха. Вот она смерть!
Наконец, Зеленый взял Петрушку и обвалял в муке. Пиноккио свал белый, Зеленый схватил его за ноги и…
Пиноккио возвращается к Волшебнице
В эту ужасную минуту вбежал в грот бульдог.
— Пошел вон! — зарычало на него зеленое чудовище, замахиваясь обваленным в муке Пиноккио.
Но бульдог умильно вилял хвостом, точно говоря:
— Дай мне кусочек, тогда уйду!
— Вон! — завыл на него Зеленый, и приспособился дать ему ногой пинка в зад.
Тогда собака злобно оскалилась. В это время слабый голосок запищал:
— Спаси меня, Алидор! Он меня сейчас зажарит в масле на сковородке!
Бульдог узнал голос Пиноккио. Времени терять было нельзя. Алидор выхватил из рук у чудовища обваленного в муке Пиноккио и стрелой бросился вон. Зеленый побежал за ним. Но споткнулся, зачихал, и, ругаясь, вернулся в грот.
Когда Алидор был уже на пути к деревне, он оглянулся, перевел дух, и осторожно поставил Петрушку на землю.
— Как мне благодарить тебя, Алидор! — сказал Пиноккио, протирая глаза, засыпанные мукой.
— Чего же благодарить, — ты спас меня, а я тебя…
— Но как же ты попал в грот?
— Я лежал на берегу и вдруг чую — потянуло вкусно жареным маслом, а мне есть до смерти хотелось. Я, значит, прямо в грот…
— Спасибо, спасибо тебе, Алидор…
— Будет тебе…
Алидор протянул Пиноккио лапу, и тот горячо пожал ее. После этого бульдог побежал по своим делам, а Пиноккио, увидав на пороге маленькой избушки какого-то старика, подошел к нему.
— Здравствуйте, дедушка, — сказал он и низко поклонился, — не знаете ли, что сделалось с мальчиком, которому разбили голову книжкой?…
— Ничего не сделалось, — ответил старичок, — надрали уши, чтобы не баловался. Что ему сделается…
Пиноккио обрадовался: значит, теперь полицейские ловить его больше не станут и в тюрьму не посадят.
Старичок в это время оглядывал его с удивлением:
— Где же это ты, братец мой, в муке извалялся, тесто, что ли, воровал?
— Это не мука, это известка, — соврал Пиноккио, — я на постройке работал, в яму упал…
— Но, как только он соврал, — нос его стал вытягиваться, вытягиваться и вытянулся. Старичок долго глядел ему на нос, вздохнул:
— Ну-ну, вот так хвастун…
Тогда Пиноккио рассказал ему про свои несчастия и под конец попросил какой-нибудь одежонки, — весь он был истрепанный, измазанный. Старичок опять покачал головой, видимо пожалел Петрушку:
— Возьми, вон мешок валяется, вот тебе и одежа.
Пиноккио поблагодарил, взял мешок, прорезал в нем дыры для рук, для ног и для головы, — надел и побежал домой, к Волшебнице.
Добрался он до деревни только к ночи. Было темно, хоть глаз выколи! Дождь, ветер, гроза.
Вот и домик Волшебницы. Какое счастье! Пиноккио подбежал к двери, но туг взял его страх: и попадет же ему от Волшебницы за все проделки.
Набравшись храбрости, он постучал легонько. В доме все было тихо. Он еще постучал, посильнее, и тогда сверху из окна высунула рога огромная Улитка.
— Кто там стучит в такую позднюю пору?
— Волшебница дома? — спросил Пиноккио дрожащим голосом.
— Волшебница спит, не велела себя будить. Ты кто такой?
— Это я, Пиноккио.
— Ага… Знаю, знаю, — сказала Улитка, — подожди, я сейчас сойду и отопру.
— Поскорее, а то очень холодно.
— Ну, голубчик, уж извини, не могу спешить: я — Улитка.
Пиноккио присел на крылечке и стал ждать.
Прошел час, прошел и другой… Дрожа от холода, промокший, голодный Пиноккио стучал зубами. Сил не было ждать. Тогда он постучал еще раз. Улитка выглянула теперь из окна уже нижнего этажа и недовольно пошевелила рогами.
— Улиточка миленькая! Я жду два часа. Отворите, пожалуйста…
— Ползу, ползу со всех ног, скорее не могу, потерпи, — сказала Улитка, и окно захлопнулось.
Пробила полночь, пробило час, два, а Улитка все не отпирала двери. Потеряв терпение, Пиноккио вцепился обеими руками в дверной молоток и начал колотить им изо всех сил. Но медный молоток вдруг вырвался из рук и бултыхнулся в лужу.
Пиноккио в бешенстве начал колотить в дверь ногами, — весь дом затрясся от стука.
— Отворишь, врешь, чертовка рогатая, — и Пиноккио что есть силы пхнул в дверь, и тут случилась ужасная беда: нога его, пробив дерево насквозь, завязла в нем, как гвоздь. Пиноккио рванулся, запищал и повис, и висел так до рассвета. Только в семь часов утра показалась на пороге Улитка.
— Что это с твоей ногой? — засмеялась она.
— Сама видишь, что спрашиваешь? Помоги, пожалуйста…
Улитка пошевелила руками, покачала головкой — на все это ушло не меньше получаса.
— Нет, тут я ничем не могу помочь, надо столяра позвать. Столяр, может быть, вытащит твою ногу, если столяр попадется хороший.
— Послушайте, Улитка, позовите Волшебницу.
— Нет, не могу, Волшебница не велела будить себя, а когда проснется — не знаю.
— Что же я тут целый день буду висеть?
— Не беда! Ты можешь чем-нибудь заняться от скуки. Например, можно муравьев считать, их тут много ползает.
— Принесите мне чего-нибудь поесть!
— Сейчас! Это можно. Поесть — это можно, я принесу.
Через три с половиной часа она вернулась с серебряным блюдом на голове; что за вкусные вещи там были: жареный цыпленок, румяный хлеб, и спелые великолепные абрикосы.
Пиноккио так и накинулся на еду. Но каково же было его огорчение, когда хлеб оказался гипсовым, цыпленок картонным, а абрикосы восковыми. От голода и обиды он совсем изнемог, и повис на двери, голова у него закружилась, закружилась…
Очнулся он у себя в комнатке. Рядом стояла Волшебница, смотрела на него. Пиноккио втянул голову в плечи, — один нос торчал у него от страха.
— И на этот раз прощаю тебе! — сказала Волшебница, — но в следующий раз — берегись!
