Эйб шагнул к нему, тронул за плечо.
– Понимаю, доблестный Мрак. Только я говорю тебе, что магия – щедрая сила. Богиня щедра, и щедр Бог. Они не дают одной рукой, чтобы другой отнять. Не настолько они жестоки.
– Служение им жестоко.
– О нет, это служба Андаис жестока, – тихо сказал Аблойк.
В сумраке леса защебетала птица, осаживаясь на ночь, – с сонной и вопросительной интонацией. И из тьмы донесся голос:
– Я думала, ты пьяный дурень, Аблойк. А теперь поняла, что не вино виновато. Ты дурень от природы.
Мы все подскочили и повернулись на голос.
Королева Андаис отделилась от той же стены, из которой выплыла в первый раз. Глупо было с нашей стороны не подумать, что она может вернуться.
Эйб упал на колено прямо в грязь.
– Я не имел в виду ничего дурного, моя королева.
– Имел, имел. – Она прошла к нам несколько шагов и остановилась, искривив губы. – Тучки, дождик – это мило, но без грязи я бы запросто обошлась.
– Прости, что не угодили тебе, моя королева, – сказал Мистраль.
– Извинения звучат лучше, когда их приносят на коленях, – заявила она.
Мистраль встал на колени рядом с Эйбом. Волосы у обоих были слишком длинные, мокрые и тяжелые, они упали в грязь. Мне не нравился вид коленопреклоненных стражей. Я начала за них бояться.
Королева по щиколотку в грязи пробралась к стражам, но не остановилась, а дошла до Дойла. И провела пальцами у него по груди.
– Щеночки, – улыбнулась она.
Дойл стоял неподвижно, бесстрастно. Андаис обычно превращала ласку в пытку. Она дразнила и мучила стражей, а потом отказывала им в разрядке – ее любимая игра на протяжении веков.
Королева тронула руку Холода:
– Твое дерево потемнело, теперь его легко увидеть.
Она шагнула к Рису, потрогала парных рыб. Потом подалась ко мне, и я едва не отшатнулась. Андаис приложила ладонь к изображению ночной бабочки у меня на животе – яркому, как лучшая из татуировок.
– Несколько часов назад она билась, стараясь выбраться у тебя из кожи.
Я посмотрела на ее руку, очень надеясь, что королева не вздумает потрогать ниже. Я ей не нравилась, но потрогать меня в интимных местах она вполне была способна – просто потому, что знала, как она мне противна. Секс с приправкой из ненависти мою тетю всегда устраивал.
– Стражи мне говорили, что она станет похожа на тату.
– А сказали они тебе, что она такое?
– Знак силы.
Королева качнула головой.
– Другие носят контурные изображения, а твоя бабочка – будто живая. Похожа на фотографию, не на рисунок. Магия Аблойка тебе такого дать не могла бы. Это… – она сильнее надавила мне на живот, – это значит, что ты способна отмечать других. Значит, что те, кого ты отметишь, – они как птенцы, жмущиеся к твоему огню.
Она обвила рукой мою талию, прижала мое голое тело к своему роскошному черному платью. И зашептала на ухо:
– Им не нравится, смотри. Как им не нравится, когда я тебя трогаю… – Андаис лизнула мне край уха. – Ну совсем… – она провела языком по шее, – не нравится! – Она укусила меня резко и больно, не до крови, но так, что я невольно дернулась.
Андаис подняла голову и с невинным видом заметила:
– Я думала, ты любишь боль, Мередит.
– Но не так вот, с места в карьер.
– А я другое слышала. – Она меня отпустила и обошла нас кругом. – А где все остальные, кто еще исчез с тобой из спальни?
– Их забрал сад, – сказал Дойл.
– Как – забрал?
– Увел в деревья, цветы и землю, – ответил страж, не глядя ей в глаза.
– Они к нам вернутся, как поднялся из земли Аматеон, или их смерть стала ценою чуда?
Андаис почти шептала, но голос ее будто отдавался эхом.
– Нам неизвестно, – сказал Дойл.
Птица запела снова. С неба лилась звонкая трель, журчала над нами. Звук был почти осязаемым, он словно погрузил нас в красоту – почти видимую. Напомнил, что придет рассвет, а смерть не вечна. Песня надежды, говорящая каждую весну, что зиме приходит конец и жизнь расцветает вокруг.
Я невольно улыбнулась. Мистраль и Аблойк подняли головы словно навстречу теплому солнечному лучу.
Андаис повернулась уходить, как только отзвенела последняя нота. Она пошла к той части стены, где до сих пор висела тьма, как будто ее не коснулась вернувшаяся магия.
– Ты добьешься, что Неблагой Двор станет бледной копией золотого двора твоего дядюшки, Мередит. Наполнишь желанную нам тьму светом и музыкой, и мы умрем как народ.
– Прежде было много дворов, – сказал Аблойк. – Были темные, были светлые, но все были волшебные. Мы не делили друг друга на дурных и хороших, как это делают христиане. Мы были и тем, и другим, как и должно быть.
Андаис не потрудилась возражать. Просто сказала:
– Ты возродила жизнь в мертвых садах, и я не стану увиливать от своего обещания. Ступай в Зал Смертности и спаси клан Нерис, если сумеешь. Принеси эту ясную магию благих в другое сердце Неблагого Двора – и увидишь, как быстро она сдохнет.
С этим она удалилась.
Мы несколько секунд стояли молча. Потом Мистраль и Эйб поднялись – ноги у них будто в сапоги из грязи были одеты. Никакой голос из темноты не велел им снова встать на колени, и я перевела неосознанно задерживаемое дыхание.
– Что это она говорила о другом сердце двора? – спросила я.
Ответил мне Аблойк:
– Некогда сердцем любого холма фейри был лес, сад или озеро. Но каждый двор обладал еще одним средоточием силы – отражением того рода магии, которая была присуща двору.
– Одному сердцу ты жизнь вернула, – сказал Мистраль, – но не уверен, что следует пробуждать второе.
– Зал – это палата пыток, и магия там почти не действует. Глухая зона, – напомнила я.
– Мередит, когда-то он был чем-то большим.
Я поглядела на стражей с удивлением.
– Каким образом?
– Там содержались в заключении твари старше нас, старше, чем страна фейри. Осколки силы народов, которых мы победили.
– Не уверена, что понимаю, Мистраль.
Мистраль поглядел на Дойла:
– Помоги объяснить.
– Попробую, – сказал тот. – Некогда в Зале Смертности содержались создания, что могли воистину убить даже сидхе. Их содержали как орудие казни, или пытки, или просто как угрозу наказания. Королеве до них не было дела, потому что она – как тебе известно – предпочитает пытать собственноручно. Смотреть, как некая тварь отрывает от преступника конечность за конечностью, и вполовину не так забавно, как делать это самой.
– Да и исцеляемся мы быстрее, если она делает это сама, – вставил Рис.
