момент, когда поезд двинулся дальше, самым жестоким образом обстреляли ротфронтовцы, которые ехали дальше до Анхальтского вокзала и чувствовали себя в своих купе в достаточной безопасности. В то же самое мгновение один храбрый штурмовик запрыгивает в купе отъезжающего поезда, дергает стоп-кран и останавливает поезд. Один из командиров SA лежит с тяжелым огнестрельным ранением в живот на перроне, у других огнестрельные ранения таза и ног. Сами подразделения SA возмущены до предела и устраивают трусливым террористам короткую, но тем более эффективную месть. По воле случая среди коммунистов сидел один из их депутатов ландтага. Тем самым расправе со стороны преследуемых подвергаются не только соблазненные, но и один из трусливых соблазнителей. Стоит большого труда удержать бушующую массу от опрометчивых поступков. В сопровождении криков ярости и возмущения, коммунисты покидают вокзал под защитой полицейских. Через пару минут порядок снова царит в рядах SA, колонна собирается к выступлению, и спустя еще несколько минут она молча и ожесточенно движется через темный район города на запад Берлина.
Тогда впервые по мостовой столицы Империи звучали шаги марша батальонов SA; SA вполне сознавал величие этого мгновения. Сквозь Лихтерфельде, Штеглиц, Вильмерсдорф колонна достигает центра Запада и как раз к часу пик вливается в центр еврейской метрополии Берлина, на площадь Виттенбергплац.
В тот поздний вечерний час еще несколько дерзких евреев, которые, очевидно, не могли держать свой грязный язык за зубами, были вознаграждены несколькими крепкими пощечинами. И на следующий день это дало желанный повод еврейской прессе для беспрепятственной и отвратительной провокационной кампании. Желтая пресса прямо-таки кувыркалась от ярости и отвратительной клеветы. Газета «Берлинер Тагеблатт» даже писала о погроме. Тогда впервые на страницах биржевой прессы появился «безвредный пешеход с еврейской внешностью». Тот самый безвредный пешеход, которого, как газеты хотели уверить читателя, грубые хулиганы якобы избили до крови только за то, что он выглядел как еврей. Жалобные показания свидетелей наполняли полосы взволнованной еврейской прессы. Призывали к самозащите, кричали, угрожали и буянили, апеллировали к полиции и государству и бурно требовали, чтобы положили конец бесстыдным поступкам людей со свастикой. Заявляли, что имперская столица – это не Мюнхен, нужно оказывать сопротивление в самом начале; то, что якобы хозяйничало здесь на улицах, больше не было уже никакой политикой, это была организованная преступность, и преступники должны были почувствовать на своей шкуре всю строгость закона. Газета «Роте Фане» была единодушна с Моссе и Ульштайном. Еврейские интересы были под угрозой, и тогда исчезают всегда и без того только искусственно установленные партийно-политические различия; весь Израиль в трепетном негодовании требовал: Это было в последний раз! Запрет! Запрет!
Для нас начинались тяжелые дни. Судьба движения висела на волоске. Вопрос стоял: быть или не быть. На этот раз нам, впрочем, еще удалось избежать открытого запрета. Но теперь мы знали, что мы созрели для запрета, и были убеждены в том, что при первом случае запрет был бы произведен на практике.
Но с другой стороны мы также полагали, что движение внутри настолько укрепилось, что оно могло преодолеть, в конечном счете, любое сопротивление, также и террор запрета. Неуклонно и целеустремленно мы продолжали борьбу за столицу Империи, не позволяя себе бояться предстоящего запрета, и не останавливая из-за этого свою деятельность.
Свой первый большой экзамен SA выдержала. Значительно быстрее, чем сама партия она преодолела кризис и начала борьбу. Через несколько недель связанные партийными узами границы некогда маленькой секты уже были взорваны, теперь движение обладало именем и положением. Хотя раненые наполняли больницы, и тяжелораненые массами лежали в нашей собственной импровизированной палате. Некоторые боролись со смертью. Штурмовиков дюжинами беспричинно арестовывали и бросали в тюрьмы. После долгого изматывающего следствия дошло до процесса, и штурмовик, который только защищал свою жизнь, всегда был обвиняемым, зато трусливый коммунистический подстрекатель был свидетелем и обвинителем в одном лице. Ни в полиции, ни в правительстве не находили мы полагающуюся нам, гарантированную конституцией защиту. Нам не оставалось ничего иного, кроме как помогать себе самим! Мы еще не были массовой партией, которая импонировала своей численностью. Движение было маленькой, потерянной кучкой, которая в несломленном отчаянии пыталась штурмовать еврейский вредный дух имперской столицы.
Презираемые, высмеянные и осыпанные издевками, заплеванные трусливой партийно-политической клеветой, униженные до парий и превратившиеся в политическую дичь, такими маршировали берлинские штурмовики за светящимся, красным знаменем со свастикой в лучшее будущее.
Невозможно назвать по именам всех, которые завоевали себе бессмертные заслуги в продвижении берлинского движения. Они не будут по отдельности зарегистрированы в книге нашей партийной истории, те, кто жертвовали для этого кровь и жизнь. Но SA в целом, как политическое боевое подразделение, как активистское движение воли, ее смелое и откровенное поведение и действие, ее тихий, непатетический героизм, ее дисциплинированный героизм, все это будет бессмертным в истории национал- социалистического движения.
Носитель этой гордой позиции не отдельный человек. Это организация в целом, SA как войско, коричневая армия как движение. Однако, над всем этим поднимает свое вечное лицо боевой тип этого духа, неизвестный штурмовик, молчаливо, напоминая и требуя. Это тот политический солдат, который появился в национал-социалистическом движении, безмолвно и без пафоса отдает свой долг этой идее, повинуясь закону, которого он иногда даже не знает и только чувствует сердцем. Перед ним мы стоим в почтении.
Текст плаката
Убийство! 50.000 марок вознаграждения не будут назначены, так как убийцы принадлежат к фашистским организациям. Трое мертвых, двадцать раненых – это жертвы подлых, коварных нападений национал-социалистов и орд Стального шлема. 500 этих грабителей напали на 23 Красных фронтовиков в Лихтерфельде-Ост и в Шпандау. Так выглядят эти [изображение штурмовика] убийцы. С этими ордами Стального шлема хочет [неразборчиво] 7 и 8 мая организовать свое триумфальное шествие в Берлине и повторить убийство рабочих. Рабочий класс должен организовать оборонительный бой! Рабочий! Служащие! Вступай в единственную военизированную и защитную организацию рабочего класса – в Союз красных фронтовиков! Прием осуществляется при [остаток неразборчиво]
Кровавый подъем (часть 1)
Террор как средство политической борьбы был совершенно неизвестен перед появлением марксизма. Только за социал-демократией сохранялось право применять его для воплощения своих политических идей. Социал-демократия – это первая партийно-политическая организация марксистской идеологии классовой борьбы. Она стоит на почве пацифизма. Это, однако, не мешает ей пропагандировать самую кровавую идею гражданской войны в собственной стране. Когда социал-демократия впервые вышла на политическую сцену, ей противостояло прочное буржуазное классовое государство. Парламентские партии уже приняли прочную, даже закостеневшую форму, и казалось невозможным сблизиться с массами парламентско-демократическим путем. Если бы буржуазия с самого начала распознала марксистскую опасность и боролась бы не только с ее симптомами, но и с причиной, тогда марксизм не мог бы завоевать существенного числа сторонников в Германии. Немецкий рабочий по своей природе и склонности не мыслит ни интернационалистски, ни пацифистски. Он ведь тоже сын национального, сильного немецкого народа. Только потому, что марксизм учил его, что диктатуру пролетариата можно достичь исключительно путем пацифистского интернационализма, немецкий рабочий смирился с этой на самом деле чуждой ему идеологией. Социал- демократия вовсе не была демократической в ее истоках, как уверяло, пожалуй, ее название. Во время ее нахождения в оппозиции она стремилась точно к тем же целям и точно теми же средствами как сегодня коммунизм; и только после биржевого бунта в ноябре 1918, когда она твердо получила в свои руки власть и
