национал-социализма. Если «Роте Фане» иногда в борьбе против нас ссылается на буржуазные газеты концернов Ульштайна или Моссе, например, во фразе, что даже буржуазная газета вроде «Фоссише Цайтунг» в этом случае разделяет ее мнение, то у нас для этого остается только лишь сострадательная и понимающая улыбка. Разумеется, их связь еще не дошла до того, что они открыто здороваются друг с другом на Унтер-ден-Линден. Но когда они одни дома, то всегда все еще находится; и там где мы угрожали общееврейским интересам, там тогда от страха больше не стеснялись и открыто демонстрировать расовое родство.
Против нас они всегда едины. Если нужно притащить одного из наших руководителей к судье, утаить от общественности убийство штурмовика или взять под защиту красных нарушителей спокойствия с лицемерной ложью, тогда снова и снова проявляется тот подлый, преступный единый фронт от самого красного органа классовой борьбы до серьезной еврейской мировой газеты. Тогда они все с шумом бьют в один колокол. Тогда они не скрывают своих мыслей и говорят всему миру, что они братья по крови и единомышленники.
Я еще сегодня живо вспоминаю один эпизод, который произошел в течение тех кровавых и ужасающих месяцев после одного из наших массовых собраний в Берлине. Коммунистические орды осадили здание, где проводилось собрание, подготовившись к нападению и избиению наших возвращающихся домой штурмовиков.
Целыми днями до того желтая пресса травила нас и подстрекала к насилию. Органы государства отказывали нам в защите, а буржуазные газеты трусливо молчали.
Незадолго до конца собрания полиция занимала выходы из зала; и она, у которой, при нормальном рассмотрении, не могло быть никакой другой задачи, кроме как прогнать собравшиеся снаружи группы красных боевиков или арестовать их, в противоположность этому видела свое государственное поручение в том, чтобы обыскивать покидающих собрание штурмовиков на предмет, есть ли у них оружие.
Нашли несколько перочинных ножей, несколько гаечных ключей винтов и, вероятно, также, ради Бога, один кастет. Их владельцев посадили на грузовики и отвезли на Александерплац. Безграничное, разочарованное возмущение овладело всем собранием. Тогда один простой штурмовик подошел к дежурному офицеру охранной полиции, снял свою шапку и спросил с преданной скромностью, только с тихим оттенком гнева: – И где же, господин капитан, мы теперь можем получить наши гробы?
В этом предложении было сказано все. Национал-социалистическое движение было обезоружено и беззащитно. Оно было брошено на произвол судьбы всеми, представлено общественности как объявленное вне закона, и где оно с самыми скромными средствами самообороны выступало против угрозы его собственной жизни, оно попадало под суд как нарушитель общественного порядка.
Пожалуй, в истории трудно найти духовное движение, с которым боролись более низкими и подлыми методами, чем с нашим. Не часто приверженцы нового мировоззрения для достижения его целей понесли большие жертвы во всем, чем мы. Но также победное шествие подавляемой и преследуемой партии никогда не было настолько триумфальным и захватывающим, как у нашего движения.
Нам навязали кровь, но в крови мы поднимались. Кровь соединяла нас друг с другом. Мученики движения незримо двигались перед марширующими батальонами, и их героический пример придавал оставшимся в живых силу и мужество для жесткой выдержки.
Мы не капитулировали перед сопротивлением. Мы ломали сопротивлявшихся, а именно всегда теми средствами, которыми те противостояли нам. Непреклонным и жестким было движение в этой борьбе. Сама судьба выковала его своим тяжелым молотом. В ее первые годы оно уже было подвергнуто таким преследованиям, которые сломали бы любую другую партию в Германии.
То, что оно перенесло их победоносно, было несомненным доказательством того, что оно было не только приглашено, но и избрано. Если бы судьба решила иначе, движение в течение тех лет было бы задушено в крови и терроре. Но она, очевидно, планировала для нас нечто большее. История хотела нашей миссии, и поэтому нас испытывали, но после перенесенных испытаний также благословили.
Движение в последующие годы было буквально осыпано успехами и победами. Кто-то, кто только поздно нашел дорогу к нам, едва ли мог понять причину этого. У него возникали мысли, что путь для нас слишком облегчили, и он опасался, что движение могло бы однажды задохнуться в их собственных триумфах.
Он при этом забывал или, пожалуй, даже не знал, с какими усилиями движение пробилось наверх. Более поздние успехи были только справедливым вознаграждением за более раннюю стойкость; судьба не баловала нас и не подыгрывала нам, а только через много лет своими щедрыми руками дала нам то, что мы сами заработали себе много лет тому назад своим мужеством и жесткой выносливостью.
В то время как в Германии все тонуло, в то время как бессмысленная политическая система продавала последние остатки немецкого народного владения международной финансовой олигархии, чтобы тем самым продолжать поддерживать неосуществимую и сумасбродную политику, мы объявили войну упадку во всех областях общественной жизни. В Берлине как и во всей прочей Империи началась эта борьба немногих фанатично решительных людей, и тот способ, которым они вели эту борьбу, со временем приносил им все больше друзей, приверженцев и восторженных сочувствующих. Из сотен становились тысячи. Тысячи превращались в сотни тысяч. И теперь миллионная армия жестких и волевых борцов стоит посреди хаотичного крушения немецких дел.
Также и в Берлине нам пришлось полной мерой вынести страдания и преследования, которым всегда подвергалось общее движение. Берлинское движение показало, что способно справиться с ними. Первым национал-социалистам в столице Империи хватило мужества, чтобы жить опасно; и, все же, в опасной жизни они, наконец, преодолели судьбу, подавили все сопротивление, и победоносно пронесли свое знамя через просыпающуюся имперскую столицу.
Путь, по которому шла наша партия, был обозначен кровью; но посев, который мы сеяли, взошел в изобилии.
Запрещены! (Часть 1)
Начальник полиции (полицай-президент) Берлина – это обладатель исполнительной власти в Пруссии. Так как Берлин – это в то же время местонахождение Имперского правительства, тем самым в руках начальника берлинской полиции оказывается политика в Пруссии и в Империи, что касается ее практического проведения. Полицейское управление (полицай-президиум) в Берлине имеет в этом отношении, как ничто другое в империи, исключительно политический характер. Кресло начальника полиции Берлина также почти без исключения занимают политические представители.
До тех пор пока социал-демократия находилась в оппозиции, начальник полиции Берлина был излюбленной мишенью ее ненависти, ее вредных шуток и ее лживой демагогии. Начальнику полиции Берлина доверено сохранение спокойствия и порядка в имперской столице. Из-за этого все время возникали конфликты между властью полиции и революционной социал-демократией. Известно, что королевский прусский начальник полиции Ягов пытался указать на их место обнаглевшим марксистам ставшими крылатыми словами: «Улица принадлежит уличному движению. Я предостерегаю любопытных». Это было во время, когда социал-демократия еще не была верна государству, наоборот, она всеми средствами самой гнусной травли пыталась подточить и подорвать государственное устройство. Императорская Германия не могла противопоставить восходящему марксизму свою идею. Поэтому ей при защите от его разрушительных тенденций не хватило необходимой бесцеремонной беспощадности и остроты. Последствия этой непростительной вялости впоследствии сказались 9 ноября 1918 года, когда бунтующие массы затоптали государственную власть и внесли революционную социал-демократию в правительственные кресла.
С тех пор социал-демократия видит в должности берлинского начальника полиции одну из ее многочисленных партийно-политических привилегий. Человек, господствующий в здании полицейского управления на площади Александерплац, с тех пор без исключения представлял эту партию. Даже наихудшая коррупция, которая в дальнейшем расцвела в этом учреждении, не смогла заставить партии, входившие в коалицию с социал-демократами, снова лишить эту проникнутую духом классовой борьбы
