организацию исполнительной власти, по крайней мере, в столице Империи. Такие люди, как Рихтер, Фриденсбург, Гжезински и Цёргибель сменяли друг друга на этом посту на Александерплац в пестрой последовательности, и они давали в итоге в своей совокупности, в действительности, галерею республиканских голов, которая не требует дальнейших комментариев.
У социал-демократии с овладением полицай-президиумом в Берлине в руках была власть. Теперь ей было легко добиться свободных возможностей для развития ее собственной организации и подавлять и преследовать каждое неудобное враждебное мнение средствами государства. Социал-демократический полицай-президиум в 1918/1919 и 1920 годах не постеснялся воспользоваться помощью фрайкоров и добровольческих формирований для подавления большевистской опасности. Только когда ярко-красный террор был побежден на улицах, социал-демократия могла перейти и к тому, чтобы со всеми издевательствами бороться с национальным движением. Основная задача этого похода для уничтожения лежала в руках начальника берлинской полиции.
У кого есть полицейское управление в Берлине, у того есть Пруссия, а у кого есть Пруссия, у того есть вся Империя. Теперь эта фраза, которая была оправданной уже в императорской Германии, была бесцеремонно на марксистский язык теми политическими силами, которые в 1918 году рвали власть на себя. Социал-демократия захватила полицай-президиум Берлина, чтобы с тех пор защищать его руками и ногами. С помощью захвата самых важных министерских постов в Пруссии она прочно уселась в этой самой большой земле и завоевала этим опосредованное, но решающее влияние на имперские дела, даже если они обеспечивались кабинетом, который не стоял под ее непосредственным давлением. Было неизбежно, что восходящее национал-социалистическое движение в Берлине очень скоро попало в конфликт с социал- демократическим полицейским управлением. Этот конфликт мы вовсе не должны были провоцировать. Он лежал в природе вещей, и он тогда вырывался также в один момент, в котором национал-социалистическое движение поднималось из ее анонимного существования.
Тогда на Александерплац правил социал-демократ Цёргибель. На свой трудный и ответственный пост он не принес большой квалификации, кроме того, что он был владельцем социал-демократического партбилета, и его хвалили за то, что он проявил необходимую бесцеремонную пролетарскую силу локтя для выполнения его задания.
На его стороне занимал должность как начальник полиции еврей доктор Бернхард Вайсс.
Он постепенно поднимался по лестнице административной карьеры наверх, потом перешел на полицейскую службу, в молодые года стал начальником главного отдела Александерплац, политического отдела IA, близким сотрудником Зеферинга, когда тот в первый раз стал министром внутренних дел Пруссии, и после падения Фриденсбурга стал вице-полицай-президентом (заместителем начальника полиции). Ничто не может заставить нас поверить, что этот человек мог бы проявить необходимую для своего объективного использования на таком высоком посту непредвзятость по отношению к национал-социализму. Доктор Вайсс – еврей. Он также открыто признает, что исповедует иудаизм, и действует на ведущих должностях в больших еврейских организациях и союзах. Он обычно беспокоит судей по уголовным делам, если национал-социалистическая сторона обозначает его как еврея. Но это ничего не изменяет в том факте, чтобы он является как раз явным евреем внешне и внутри. Национал-социалистическое движение антисемитское, а именно оно придерживается антисемитизма, который только лишь в очень малой степени имеет отношение к антисемитизму в духе Штёкера и Кунце. Антиеврейская позиция нашего движения следует из принципиальных соображений. Мы вовсе не возлагаем только на евреев всю ответственность за все те беды, которые свалились на Германию с 1918 года. Мы видим в нем только типичного представителя упадка. Он – паразитическое живое существо, которое развивается, прежде всего, на болотистом грунте умирающих культур и извлекает из этого пользу.
В тот момент, когда упали последние барьеры, которые отстраняли международный иудаизм от административного управления и правительства в прусской Германии, собственно, уже пришел конец судьбе нации. С тех пор началось вторжение духовного кочевничества в сферы государственной дисциплины и национальной тесной связи, и теперь больше никак нельзя было задержать катастрофическое крушение немецкого государства.
То, что евреи вообще могли попасть на высокие государственные посты, это уже классический признак того, как глубоко Германия опустилась с 1918 года, и как беспрепятственно распространилось у нас извращение политического мышления. Когда национал-социалистическое движение преодолело свои первые юные истоки в Берлине, полицай-президиум тотчас же начал соответствующие контрмеры. Прохладную отстраненность, с которой до сих пор относились к нам, теперь сразу сменило заинтересованное участие. Внезапно на наших собраниях начинало кишеть шпионами с Александерплац. За каждым шествием, каждой демонстрацией, каждой встречей функционеров очень пристально наблюдала полиция. Посылали официальных шпионов, на берлинском жаргоне называемых «восьмигрошовыми мальчиками», как членов в организацию, в надежде добыть себе таким способом необходимый материал, чтобы в случае реальной опасности движения воспользоваться им при официальном запрете.
Душой всего этого предприятия был по нашему убеждению сам заместитель начальника полиции доктор Бернхард Вайсс. И так же, как социал-демократия перед войной боролась не только с системой, которая была ей враждебна, но и с ее видимыми, заметными представителями, так и мы тоже вынуждены были, хотели мы того или нет, строить нашу тактику на том, чтобы подвергать нашим политическим нападкам не только Александерплац как организацию, но и начальника полиции как конкретное лицо.
Так можно объяснить то, что наша борьба против методов, которые полицай-президиум применял против нас, и которые мы очень скоро вынуждены были в полной мере ощутить на собственной шкуре, все больше и больше заострялась на личности заместителя начальника полиции доктора Вайсса. В нем мы нашли мишень нашей критики, лучше которой и представить себе было нельзя.
Доктор Вайсс привносит на свой пост многое то, чему там совершенно нечего делать, и мало того, что по здравому смыслу должно было относиться к этому. Он не активный полицейский, и не явный политик. Он член еврейской расы, и уже одно это должно было с самого начала сделать его в наших глазах подозрительным. Только небо может знать, как к нему прилипло имя Исидор. Нам в дальнейшем пришлось убедиться в том, что это имя было только прибавлено ему, и что в действительности он несет более безобидное имя Бернхард. Разумеется, я должен признаться, что если все же его имя Исидор неверно, то оно, по меньшей мере, хорошо придумано. Тут снова проявилось неиспорченное и меткое берлинское народное остроумие, дававшее человеку то имя, которого у него не было, но зато оно ему прекрасно подходило.
Нас в дальнейшем часто осуждали на большие тюремные и денежные штрафы, так как мы применяли к этому человеку имя, которое он, несмотря на то, что в самом этом имени, по сути, нет ничего оскорбительного, воспринимал как словесное оскорбление и подавал на нас судебные иски. Все-таки, он стал широко известен под этим именем. Он вошел под ним и в современную историю, и наши массивные атаки против него привели в конце к тому, что он скоро стал одним из самых популярных персон в антисемитской борьбе национал-социалистического движения.
Доктор Вайсс! Теперь это слово быстро стало зажигательным лозунгом. Каждый национал-социалист знал его, каждый приверженец в самом живом и отчетливом виде запомнил его физиономию из тысяч юмористических журналов, фотографий и карикатур. В нем видели душу оборонительной борьбы против нашего движения, которую вел полицай-президиум. На него возлагали ответственность за все несправедливости, которые причиняли нам с Александерплац; и так как господин доктор Вайсс в противоположность многим другим крупным величинам системы почти столь же чувствителен как мимоза, национал-социалистическая агитация все больше и больше усиливалась, чтобы сделать из него посмешище, не принимая его всерьез как политического противника, представляя его преимущественно в карикатурном виде, а именно в ситуациях, которые были мало лестными для него, зато в большой степени отвечавшими естественным потребностям берлинской публики в шутке, юморе, насмешке и снисходительной улыбке.
Почти на каждой неделе мы должны были доводить до конца какой-то бой с доктором Вайссом. Он был излюбленным объектом наших безжалостных нападок. Мы вытянули его из анонимности неотчетливого, но более влиятельного существования, представили его на яркий свет общественности и наносили наши удары
