нос из-за недостатка интеллекта, который якобы характеризовал наши публицистические рассуждения, и указывали в противоположность этому на то, как остроумно и цивилизованно пишут буржуазные, прежде всего, еврейские органы печати. Над этими упреками нам не приходилось долго ломать голову. Мы и не собирались подражать ошибочной и ложной мании цивилизации. Мы хотели привлечь на свою сторону массы, мы хотели обращаться к сердцу маленького человека. Мы хотели поставить себя на его место в мыслях и чувствах и завоевать его для нашей политической идеи. Как позже показал успех, нам именно это и удалось в большой степени.
Когда мы в июле 1927 года начинали с тиража от двух до трех тысяч экземпляров, в Берлине были большие еврейские газеты, тираж которых насчитывал сто и больше тысяч. Они не считали нас достойными того, чтобы вообще обращать на нас внимание. Сегодня, когда наша газета располагает авторитетным тиражом, эти органы давно принадлежат прошлому. Они были написаны настолько умно, что читателя тошнило при чтении. Их живодеры пира настолько тщеславно и самодовольно упивались блистательными сложностями их интеллектуализма, они в своем изысканном цивилизованном стиле настолько далеко отошли от действительности, что массы, в конце концов, просто больше не понимали их язык.
Мы никогда не поддавались этому заблуждению. Мы были просты, так как народ прост. Мы мыслили примитивно, так как народ мыслит примитивно. Мы были агрессивны, так как народ радикален. Мы осознанно писали так, как чувствует народ, не для того, чтобы льстить народу или подпевать ему, а чтобы с употреблением его собственного жаргона постепенно перетягивать народ на нашу сторону и затем систематически убеждать в правильности нашей политики и вредности политики наших противников.
Три существенные черты отличали наш новый орган от всех существующих до сих пор в Берлине газет. Мы изобрели новый вид политической передовой статьи, политического обзора недели и политической карикатуры.
Политическая передовая статья была у нас написанным плакатом, или, скажем лучше, записанным на бумаге уличным обращением. Она была короткой, четкой, продуманной в пропагандистском плане и эффективной с точки зрения агитации. Она осознанно предполагала что то, в чем она, собственно, хотела убедить читателя, является просто известным, установленным фактом, и непреклонно делала из этого свои выводы. Она обращалась к широкой публике, и была написана в таком стиле, что читатель вовсе не мог ее пропустить. Передовые статьи буржуазной или еврейской газеты большей частью публика вообще не читает. Маленький человек полагает, что они написаны только для избранного интеллекта. Передовая статья у нас напротив была ядром всей газеты. Она была написана на языке народа и прямо в начальных фразах была настолько наполнена агитаторской остротой, что никто, кто приступал к чтению, не откладывал ее, не прочитав до конца.
Читатель должен был получить впечатление, будто автор передовой статьи – это, собственно, оратор, который стоит рядом с ним и хочет простым и веским ходом мысли обратить его в свое мнение. Решающим было то, что эта передовая статья была как бы каркасом всей газеты, вокруг которого органически группировались все остальные статьи и заметки. Таким образом, у всего номера была определенная тенденция, и читатель на каждой странице укреплялся и закалялся в этой тенденции.
Политический дневник в коротком обзоре давал знания о политических процессах, которые произошли в течение одной недели. Также они распределялись и подчинялись большой объединенной тенденции всего номера. Дневник представлял ход вещей в лапидарной сжатости и делал из этого с непреклонной последовательностью политические выводы.
С точки зрения долгосрочной перспективы это было несколько однообразно, но воздействие достигло своих результатов. Вообще, мы видели в нашей агитаторской задаче не столько отражать живописное разнообразие, сколько сформулировать несколько очень больших политических требований, а потом в сотне и больше вариаций в жесткой последовательности навязывать их читателю, вбивая их ему в голову.
К этому прибавлялся новый стиль политической карикатуры. Под давлением законов едва ли было возможно выражать словами все то, чего мы хотели и требовали. Слово дает ясный и точный состав преступления и поэтому всегда юридически опасно. Иное дело – политическая карикатура. В ней могут быть разнообразные интерпретации. За ней при необходимости можно спрятаться. То, что увидит в ней какой-то отдельный человек, это его дело. Также публика скорее склонна простить и сделать снисхождение художнику, чем пишущему автору. Искусство чертежного карандаша кажется читательской аудитории труднее и поэтому более достойным удивления, чем искусство пера. Поэтому к нему проявляют более теплые симпатии. Карикатура по своей сути оказывает причудливый, ироничный и иногда также циничный эффект. Они стимулируют больше смех, чем интеллект. И у кого есть хохотуны на его стороне, тот, как известно, всегда прав.
Мы воспользовались этим. Где нам запрещали атаковать пером, там мы пользовались карандашом. Теперь прототипы демократии, которые по отношению к слову были чувствительны как мимоза, представлялись склонной публике в виде карикатур. Благоприятствующая судьба дала нам политического рисовальщика, который владел способностью к этому в большой мере. Он связывал дар художественного изображения с эффективным формулированием политических лозунгов в такое удачное единство, что из него возникали карикатурные изображения непреодолимого комизма. В каждом номере мы наседали таким образом на главных противников нашего движения в Берлине, прежде всего, на начальника полиции доктора Вайсса.
Это происходило в большинстве случаев с такой шикарной и наглой дерзостью, что атакованному просто невозможно было применять против этого строгость закона; он неизбежно подверг бы себя опасности быть высмеянным как обидчивый человек без чувства юмора. Читающая публика очень быстро привыкла к этому виду карикатурной атаки, и скоро с напряжением ожидала каждую субботу, что же еще «Дер Ангриф» опубликует в своем очередном номере против всемогущего хозяина на Александерплац.
Передовая статья и политический дневник, карикатура и журналистские украшения давали в итоге в совокупности то агитаторское единство, которое обладало непреодолимым воздействием; и газета достигла этим ее настоящей цели. Она заменяла, если это вообще возможно, устное слово. Она идеальным способом восстанавливала разорванный контакт между руководством и партийными массами; она обвивала всю партию снова едиными узами товарищества и возвращала убеждение каждому члену партии, что его дело не проиграно, а только проводится другими средствами.
Но до тех пор, пока мы достигли этой цели, прошло еще довольно много времени. Мы были только у самых истоков и столкнулись с массой технических трудностей. Все наши силы и труды использовались для этого. Так как выбранный на должность главного редактора сотрудник все еще сидел в тюрьме Моабит, я после короткого обдумывания решил направить на этот пост нашего политического ответственного секретаря. Он временно возглавил редакцию молодого предприятия; хотя у него тоже не было ни малейшего представления о доставшейся ему работе, он все же привнес на своей новой должности здравый смысл и определенную сумму природных способностей. Он должен был сначала разобраться со своим заданием; и это было тем труднее и ответственнее, что результаты его работы непосредственно попадали на глаза широкой публике, а газету читал не только друг с благосклонностью, но и враг с горьким скепсисом и надменной самонадеянностью. Первая верстка первого номера была вещью в себе. Никто из нас ничего в этом не понимал, один ссылался на другого. Время припекало, и мы столкнулись с неразрешимой задачей.
Утром понедельника, когда я возвращался после короткой поездки из Судет, я в вокзальном киоске в Хиршберге нашел первый номер как раз впервые появившейся «Атаки». Стыд, отчаяние и безнадежность подстерегали меня, когда я сравнивал этот суррогат с тем, чего я собственно хотел. Жалкая газетенка, напечатанный вздор! Таким показался мне этот первый номер. Много доброй воли, но очень мало мастерства. Таков был результат моего беглого чтения.
И так же как я думали большинство наших соратников и читателей. Обещали много, но достигли очень мало. Мы уже почти готовы были бросить все и окончательно отказаться от этой затеи. Но, в конце концов, мы упрямо снова и снова поднимались вверх. Мы не хотели дать противнику возможность насладиться триумфом, если бы тот заставил нас пасть, в конце концов, под его ударами и видеть, как мы капитулируем.
