Снаружи уже били барабаны. Прибывали первые специальные поезда коричневых рубашек.
Суббота принесла мелкий моросящий дождь. Рано утром уже при вступлении в город Нюрнберг представлял собой новую картину. Один специальный поезд прибывал за другим. Коричневые рубашки за коричневыми рубашками двигались длинными колоннами по городу к месту их размещения.
Звучная игра на улицах, которые уже стояли в украшении знамен.
К полудню конгресс открылся. Прекрасный зал культурного союза был плотно наполнен празднично настроенными людьми. Двустворчатая дверь распахивается, и под бесконечное ликование собравшихся в зал вступает Адольф Гитлер с ближайшим руководством.
В коротких, сжатых, направляющих рефератах политика партии определяется однозначно и бескомпромиссно. Конгресс продолжается до семи часов вечера, и затем Нюрнберг был полностью опьянен от шествующего национал-социалистического массового движения. Когда около десяти часов вечера перед Немецким Двором бесконечные ряды несущих факелы штурмовиков проходят маршем перед их вождем, тогда каждый может почувствовать, что эта партия – как каменная глыба, посреди разбивающегося моря немецкого крушения.
И тогда наступает великий день. Еще туман лежит над городом, когда в восемь часов утра национал- социалистические штурмовики собираются на большой массовый сбор в Луитпольдхайне. Колонна за колонной коричневые подразделения подтягиваются в образцовой дисциплине, пока через один час широкие террасы не переполнены сплоченными отрядами нашего войска.
Когда Гитлер появляется под бесконечное ликование его верных, солнце пробивается через темные тучи. В спонтанном акте происходит передача новых флагов.
Старые цвета спущены, знамя старой Империи втоптали в грязь. Мы дали новый символ нашей вере.
Выступление! Улицы до предела наполнены тысячами и тысячами. Цветы, цветы, цветы! Каждый штурмовик украшен как победоносный воин, возвращающийся после битвы на родину.
На Главном рынке перед необозримой толпой происходит торжественное прохождение. Бесконечно, беспрерывно, часами! Все новые коричневые толпы маршируют и приветствуют их вождя.
Солнечный свет лежит над всем, и всё снова и снова в цветах.
Юная Германия марширует.
Испытанные в борьбе берлинские штурмовики шагают первыми. Их осыпают ликованием и цветами. Здесь впервые встречает их сердце немецкого народа.
Посреди них в том числе немецкие пролетарии из Берлина, совершившие пеший марш, которые не находили ни работу, ни хлеб в империи обещанной красоты и чести и в один июльский день отправились в Нюрнберг. Ранец полностью набит листовками, газетами и книгами. Каждый день, будь там дождь или огненное солнце, они маршировали двадцать пять километров, и если они вечером прибывали на ночлег, то до глубокой ночи не знали ни отдыха, ни спокойствия, агитируя за их политическую идею.
В крупных городах их оплевывали и избивали.
Но это им не помешало! Они пробились и раньше времени прибыли в Нюрнберг.
Теперь они маршируют со своими товарищами. Из запрещенной организации в Берлине в Нюрнберг прибыло семьсот штурмовиков, добравшихся сюда пешком, на велосипедах, грузовиках и специальных поездах. Месяцами они экономили на хлебе, отказывались от пива и табака, кое-кто буквально голодал, чтобы собрать деньги на проезд. Они теряли зарплату за два рабочих дня, и только цена билета на специальный поезд составляла двадцать пять марок. Кое-кто из тех семисот за неделю зарабатывал всего двадцать марок.
Но даже он накопил денег на билет, и в субботнее утро со стучащим сердцем вместе со своими товарищами выкарабкался из вагонов, прикативших из Берлина в Нюрнберг; а вечером он проходил маршем с десятками тысяч мимо вождя, высоко поднимал горящий факел и приветствовал. Внезапно его глаза начинали блестеть. Он вовсе не знает, может ли он верить, что все это происходит на самом деле. Дома его только оплевывали и ругали, сбивали с ног дубинкой и бросали в тюрьму. А теперь у обочин стоят тысячи и тысячи людей, они приветствуют его и кричат «Хайль!».
Над старым имперским городом поднимается глубокое, синее небо; воздух ясен как стекло, и солнце смеется, как будто бы оно никогда не видела такого дня.
И теперь фанфары трубят с оглушительной силой. Марширующие колонны. Бесконечные, бесконечные! Почти хотелось поверить, что они будут идти так вечно. И на улицах ждут черные людские стены. Никто не выкрикивает воплей возмущения. Ничего подобного! Они машут всем и смеются и ликуют, как будто это маршируют победители, вернувшиеся после выигранной битвы; и бросают цветы, снова и снова цветы.
Семьсот маршируют первыми. За то, что они целый год вели самую тяжелую борьбу, их теперь засыпают цветами. Они засовывают их за пояс, все больше. Скоро их шапки – это лишь цветущие букеты цветов, и девушки смеются и машут им. Дома на них плюют.
И теперь они проходят маршем мимо вождя. Тысячи, десятки тысяч кричат «Хайль». Они едва ли слышат это. Из-за поясов они достают цветы и бросают ликующим людям.
Торжественный марш. Ноги взлетают, в то время как музыка с силой играет «Парадный марш долговязых парней».
И потом приходит вечер, усталый и тяжелый. Начинает идти дождь. Во время пленительной заключительной демонстрации конгресса делегатов собранная революционная сила движения манифестирует еще раз. Улицы снаружи переполнены ликующими и восторженными людьми. Это похоже на то, как будто новая Империя уже родилась.
Дробь барабанов и игра труб. Воодушевление, которое порождает только еще неиспорченное сердце полной страстного желания немецкой молодежи. На семи массовых собраниях великие партийные ораторы выступают вечером перед десятками тысяч людей.
Ночь наступает. Большой, благословенный день уходит. Он должен был стать для всех, кто принимал участие в нем, источником силы на целый год работы, тревог и борьбы.
И теперь тверже завяжите шлем!
Берлинские штурмовики на их специальных поездах поздним вечером покидали старый имперский город. Но перед Берлином их ожидал сюрприз, о котором никто не мог подумать даже во сне. Поезда внезапно задержали в Тельтове, весь вокзал был занят полицейскими и чиновниками уголовной полиции, там с большой осторожностью сначала ищут оружие, а потом проводят действительно самый безумный из всех экспериментов – прямо на месте арестовывают семьсот национал-социалистов, которые в самом полном спокойствии и миролюбии только ездили на съезд их партии в Нюрнберг, на предоставленных грузовиках везут в полицейское управление Берлина.
Это был теперь действительно удачный ход Александерплац. Тогда в первый раз массовый арест был проведен в этом стиле, и он также произвел по всей родной стране и заграницей самую большую сенсацию. Под прикрытием карабинов и поднятых резиновых дубинок семьсот человек без всякой вины массово арестовываются и передаются полиции.
Тем не менее, это еще не было самым худшим. Более провоцирующей была манера, как этот арест был проведен. Было известно, что вождь партии очень торжественно передал в Нюрнберге два новых флага берлинским штурмовикам. Пожалуй, вообразили, что эти оба флага вместе со всеми другими увенчанными славой и победой знаменами берлинской SA находились в поезде, и теперь не стеснялись приказать полиции конфисковать эти боевые символы движения.
Молодой штурмовик в последний момент в отчаянии придумывает решение. Он отрезает полотнище от его знамени и прячет под своей коричневой рубашкой.
- Что там у вас под рубашкой? Расстегнуть!
Юноша бледнеет. Грязная рука разрывает коричневую ткань рубашки; и теперь этот юноша вспыхивает. Он бушует и царапается и плюет и яростно брызжет слюной. Чтобы справиться с ним, требуется восемь человек. Любимое полотнище знамени в клочьях срывают у него с груди.
Подвиг ли это, и делает ли оно честь полиции порядочного государства?
У юноши слезы подступали к глазам. Внезапно он поднимается прямо среди своих товарищей и начинает петь. Его сосед подпевает, а потом все больше и больше, до тех пор, пока, наконец, не поют все. Это больше не транспорт пленных, которых на тридцати, сорока грузовиках провозят по улицам как раз
