— Капитан верно говорил: ты уж и сама знаешь, что надо тебе сматывать удочки, — сказал он. Реана все свои вещи уже собрала в сумку и за спину. — Всё одно не могу понять: как ты можешь быть Возродившейся?
— Я всё могу, — вздохнула она. — Суметь бы ещё удрать сейчас… Возможно как-нибудь смыться с корабля? — без особой надежды спросила она. И добавила:
— По возможности, не купаясь в зимней реке.
— Само собой. На корму пока никто не полез, волей Вечных, потому я и смог сюда зайти. И тут есть лодки — одну уже должны бы спустить на воду.
Реана вскочила.
— Ну так идём!
Уже когда они благополучно добрались до лодки, и Реана (со скрипом) сообразила, каким образом вёсла следует держать в руках, Аэрре спросил:
— Ты грести-то умеешь?
— Нет, и что это меняет? — раздражённо откликнулась Реана.
— Можно бы кого-то с тобой, — неуверенно предложил Аэрре, глядя на лодочку.
— В эту солонку? Да ладно, до берега доплыву, — сказала Реана. 'Надеюсь…' — добавила она про себя. — Счастливо оставаться!
— Удачи тебе.
— Спасибо.
Реана изрядно намучилась, пытаясь грести не слишком громко и при этом продвигаться в нужном направлении. Как бы то ни было, на берегу её не ждали с 'воронком' и наручниками, так что операцию по спасению себя любимой можно было считать удавшейся. Бросив лодку у кромки воды, Реана быстрым шагом пошла прочь от берега. Только метров через триста она сообразила, что совсем забыла о Маилели. Вздохнула, понадеялась, что Толла и Аэрре куда-нибудь её пристроят, и пошла искать, куда бы пристроить себя на ближайшие день и ночь.
Денег при тщательном обыске себя удалось найти всего ничего, их Реана предпочла оставить на пропитание, — значит если она тут задержится, то ночевать придется на улице. Побродив по Варио, девушка поняла, что эта перспектива её не прельщает, купила хлеба и направилась прочь из города, по дороге на восток, на Тенойль, если верить надписи на придорожном камне. За день — промозглый, ветреный и мокрый — Реана пропиталась раздражительностью так же основательно, как её одежда — сыростью. Ещё до обеда девушка поняла, что Шегдар её достал, как и роль бомжа. Хотелось высушить ноющие ноги, залезть в горячую ванну и хотелось есть. А когда Реана остановилась на обед, то удостоверилась, что, кроме купленного в Варио (и наполовину тогда же съеденного) хлеба, еды не осталось — только свёрток с 'чаем'-травами. Реана вздохнула и завернула хлеб обратно. Лучше уж на вечер оставить. И пошла дальше.
Ближе к вечеру дорога свернула к югу от Арна, отползла на пару километров и снова повернула на восток, параллельно реке. Слева, между дорогой и рекой, поднимался длинный бугор, ближе к его гребню виднелась небольшая площадка, с трех сторон укрытая от ветра обрывистыми склонами. Там девушка и устроилась на ночь. Слегка приглушила голод остававшимся хлебом и чаем из сушёных трав, вынула ноги из убитых ботинок, высушила у костра то и другое и плащ и легла спать.
Когда Реана проснулась, как раз начинало светать. Вокруг уныло мёрз мутноватый сумрак. Внизу тускло светлела дорога, дальше белёсыми призраками виднелись деревья, сбившиеся для теплоты в кучку. Реана зябко поёжилась, пошевелила, согревая, руками-ногами, села. Костёр бесславно скончался от бескормицы, прикрыв угли золой, и иней заполз прямо на плащ. Откуда Реана не преминула его согнать. Пока девушка бегала в качестве зарядки вниз, к деревьям за дровами, она вспомнила, что есть на завтрак нечего. Прискорбно, но не смертельно. Выспавшись, она снова готова была ехидничать и заливаться смехом по поводу и без.
Костер всё-таки разгорелся, и, пока закипала вода, Реана успела отогреть руки и прикинуть, что после пошлины за въезд в город, покупки иголки-нитки и нормальной обуви денег 'на поесть' у неё останется как раз в обрез. 'Мои финансы поют романсы…' — пробормотала Реана, вдыхая запах заваривающегося чая. Но зимой ходить в одних дырках вместо обуви и плаща сталось бы слишком легкомысленно даже для неё.
Выпитый в количестве чуть ли не литра душистый чай довёл настроение Реаны, и так не слишком плохое, почти до точки кипения. Фальшиво, но душевно напевая себе под нос какую-то попсовую чепуху, засевшую в мозгах ещё дома, в её мире, Реана тщательно затушила огонь, присыпала снегом кострище, снегом же почистила и бросила в сумку 'чайник', закинула сумку за спину, присоседила к ней лук, колчан, прицепила меч и спустилась на дорогу. Солнце недоверчиво светлело сквозь тучи прямо впереди над горизонтом.
— Легка же ты на подъем, радость моя, — заметила себе Реана, улыбнувшись. — Всё свое ношу с собой, перекати-поле. До чего здорово! Повезло нам. В том мире ты разве решилась бы бросить свою уютную жизнь со всеми удобствами и умотать чёрт-не-знает-куда за приключениями на свою бедную голову? Да ни за что! Так что скажи спасибо доброй тете Судьбе за своевременный пинок под зад!
Развлекши себя светской болтовней с собой же любимой — ещё один общепризнанный симптом шизофрении, — она быстрым шагом отправилась дальше на восток. Часов через пять дорога уткнулась в Арн и свернула вправо, змеясь вдоль реки вверх по течению. До вечера ничего не происходило. Назавтра утром есть хотелось дико, так что Реана попыталась что-нибудь подстрелить — безуспешно. Трудно сказать, с чем уж связано такое невезение, но единственным ощутимым результатом её охоты стала потеря времени. В итоге этот день она снова постилась, глуша голод чаем, а на следующий день к обеду её дорога снова свернула, в неё влилась с юга ещё одна, а снег под ногами постепенно сделался светло-бурым, истоптанным. Вскоре после поворота Реану обогнали двое всадников, потом она сама обогнала чью-то истошно скрипящую телегу, в которой сидела усталая женщина с ребенком на руках, вопящим не менее истошно. Реана посочувствовала возчику, с обречённым видом слушавшему эту какофонию уже явно не первый километр. Дальше и встречные, и попутчики стали попадаться всё чаще и чаще (причем в город направлялось куда больше народу, чем оттуда), и когда впереди, наконец, показались стены и башни Тенойля, Реана уже месила грязь в густой разношерстной толпе, ржущей, орущей, мычащей, звенящей, дребезжащей и скрипящей на сотни ладов. Внушительный поток пешеходов и верховых, телег и всевозможного домашнего скота вливался в ворота, притормаживая, чтобы заплатить въездную пошлину.
Переобувшись и спрятав старые ботинки вместе со швейными принадлежностями в сумку до поры до времени, Реана выбралась из бурно тасующейся толпы. Затем девушка последовательно обшарила кошелек, пояс и все им подобные места, где материально благополучные счастливчики имеют обыкновение хранить деньги. Сама она на данный момент к таковым счастливчикам не относилась. Результатом её поисков явился один-единственный медный пятак — вполне достаточно на один скромный перекус. Реана сочла находку добрым знаком, и в прекрасном настроении зашагала в шумной каше ярмарки с намерением, наконец, поесть и с ма-ахонькой такой робкой надеждой наткнуться на что-то, что обеспечит ей ужин сегодня, завтрак завтра и приятно позванивающую тяжесть в кошельке на пару дней сверх того.
Народ развлекался, как мог, но Реана ещё в Ри поняла, что не является восторженной почитательницей здешней самодеятельности. Пройдя мимо гадателя, демонстрировавшего драного ворона и неправильный прикус, Реана обнаружила прилавок, откуда вполне съедобно пахло чем-то вроде пирога. С удовольствием было направившись туда, Реана краем уха услышала: '…поэт, говоришь? Ну-ка, спой что- нибудь этакое!' Послушав бардов в Ри, девушка уже уверилась, что до Макаревича и Фредди Меркьюри им не ближе, чем ей самой. Но на слово 'поэт', тем не менее, обернулась. Говорил здоровенный краснорожий явно поддатый детина, с хамоватой повадкой, сквозящей во всём: от голоса, до выражения лица и позы (руки в боки, расставив ноги и выпятив пузо). Его лицо было обильно осыпано мукой перед выходом из дома, но пот превратил ровный белый слой в неравномерно размазанное грязное тесто. Обращался краснорожий к сидевшему на земле парню лет двадцати, настраивавшему альдзел [изначально кадарский традиционный пятиструнный инструмент, получивший широкое распространение на Центральной равнине.
