крестьянства, превращенного в сельский пролетариат на государственных агрофирмах; капитализм без среднего класса, замещенного российской интеллигенцией. И тем не менее это было современное капиталистическое предприятие, оказавшееся способным меньше чем за столетие преобразить страну и создать мощную промышленную базу.
Система государственного капитализма в России проделала за долгие годы своего существования огромную эволюцию. В рамках этой эволюции можно отчетливо разглядеть две тенденции: тенденцию к загниванию и тенденцию к перерождению. Загнивание стало следствием монополизации, которая превратилась в главный тормоз экономического развития. Перерождение затронуло прежде всего «капитанов» советской экономики, которые, действуя от имени государства, все чаще стали преследовать свои частные (личные и ведомственные) интересы. Ведомственная разобщенность шла рука об руку с фактической приватизацией, в рамках которой советский менеджмент постоянно переходил ту тонкую грань, которая отделяет управление государственной собственностью от управления своей частной собственностью. И чем чаще ему напоминали о существовании этой грани, тем больше росло раздражение против режима, подготовлявшее будущий переворот. К концу 70-х советская экономика сама, без всякого постороннего вмешательства, только следуя логике собственной эволюции, созрела для «разгосударствления». Развитие системы хозрасчета подходило к своему логическому концу, где за ленточкой финиша уже маячили очертания приватизации.
Экономическая революция, заслугу осуществления которой сегодня приписывают себе все кому не лень, — это миф. Новые экономические отношения вызрели в недрах советской экономики, и заслуга реформаторов состоит лишь в том, что они сняли сухую кожуру с поспевшего плода. Но, ослепленные самомнением, реформаторы вместо того, чтобы обойтись с плодом бережно, употребив его по назначению, стали кромсать его ножом, пытаясь придать ему форму, рекомендованную учебником по экономике для студентов старших курсов среднего американского университета.
Не приватизация, а демонополизация экономики была главной экономической проблемой. Нужно было найти способ воссоздать конкуренцию на внутреннем рынке, двигаясь от государственного капитализма к современному капитализму крупных публичных корпораций. Приватизация, конечно, в этом случае тоже могла иметь место. Но у нее должны были быть не основные, а вспомогательные функции. Прежде всего она была призвана разгрузить государство от ответственности за функционирование потребительского рынка. Об ускоренной приватизации флагманов экономики, как раз и составлявших в России костяк капиталистического производства, не могло быть и речи. Была допущена исключительная в своей глупости ошибка. Поставив задачу построить в России капитализм, стратеги приватизации первым делом снесли ту самую экономику, которая уже была по своей природе капиталистической.
Фактически бесплатная приватизация отдала государственную собственность в руки тех, кто был готов к присвоению «социалистических» активов, но не был готов к управлению капиталистическим производством. В доме стали распоряжаться случайные наследники. В экономике России возобладал торговый капитал, то есть, по сути, докапиталистическая форма хозяйствования. Стержнем экономической жизни стало не производство, а перепродажа активов, которые нужно получить в свое распоряжение на внутреннем рынке как можно дешевле, а продать на внешнем как можно дороже.
Поразительно, что именно монополизация, которая была ахиллесовой пятой советской экономики, пострадала меньше всего. Изменился только субъект монополистической деятельности. Раньше это был иерархически организованный единый государственный трест. Сегодня это своеобразный «консорциум основных пользователей национальными ресурсами», конгломерат олигархических вертикально интегрированных отраслевых структур, связанных сложной системой зависимостей с остающимся в тени, но не ушедшим в сторону государством. «Социалистический» застой сменился воровским застоем.
Чтобы описать нашу послеприватизационную жизнь, достаточно одного слова: «Воруют!» И это будет продолжаться до тех пор, пока не «доприватизируют» последнее. В одном анекдоте посетитель, стоя у закрытого зоопарка, спрашивает сторожа: «В чем дело?» «Слон умер», — отвечает служитель». «А остальные звери что, соболезнуют?» — интересуется гость. «Нет, — отвечает сторож. — Едят». «Не трогайте приватизацию, это святое», — говорят нам защитники общественной стабильности. Но тронуть придется, иначе слона съедят целиком, даже хоронить будет некого…
«Под газом»: дороги, которые мы выбираем…
А у нас в квартире газ. А у вас?…
…Сильная зависимость различных стран Европейского союза от поставок российского газа объясняет то беспокойство, с которым здесь встречают любые шаги «Газпрома», направленные на развитие собственного бизнеса…
Игорь Томберг, Центр энергетических исследований ИМЭМО РАН
Вообще, когда в квартире газ — это хорошо. Потому что лучше быть здоровым и богатым, чем бедным и больным. Лучше жить с газом и нефтью, чем без них. Но когда на уме один только газ и больше ничего — это плохо. Потому что «под газом», как под наркозом, народ перестает думать о будущем.
Наш дом — «Газпром». Российская элита живет под энергетическим гипнозом. Об энергетике сегодня принято говорить, как о Пушкине, — это наше «все». Нефть и газ стали частью национальной мифологии. В них современный русский человек видит залог благополучия страны, они символ национального спасения.
Недавно мне выпал случай побывать в Скандинавии. Я прилетел в Норвегию, которая с некоторых пор пользуется в наших правительственных кругах все большей популярностью. Страна викингов — это наш идеал. С тех пор как в Северном море нашли нефть, она не знает ни в чем проблем. Государственная компания «Статойл» (местный «Газпром», у которого «жизнь удалась») ведет нефтедобычу на своих футуристических нефтяных платформах. Экологи следят за кристальной чистотой вод во фьордах, Государство обеспечивает всем все и еще откладывает лишнее в фонд будущих поколений. Отношения близки к идиллическим. Но по сути норвежцы аккуратно и без воровства делают то же, что и мы, — торгуют Божьим даром. И очень неплохо за счет этого живут. Нам кажется, что, научись мы торговать газом и нефтью так же хорошо, как они, тут счастье и наступит. Да в этом ли счастье?
Рядом с любимой нашей элитой Норвегией находится нелюбимая, непонятная и неудобная Дания. Территория у этой Дании никакая, но по опросам живет там самый счастливый народ на свете (так они себя ощущают). История уготовила Дании судьбу «скандинавских евреев». Неудачно вступив в европейскую войну на стороне Наполеона, датчане сильно просчитались и после поражения лишились большей части своих земель. Чудом сохранили само государство. Борясь за выживание, они развили в себе невиданные предприимчивость и упорство. Шведы называют их с оттенком презрения «deal and will», что можно было бы перевести как «торгуйся и действуй». Тем не менее сегодня Дания — заповедник информационных и иных новейших технологий. У государства нет ни внутренних, ни внешних долгов, все «по нулям». Почему не быть счастливыми…
Так вот, в этой счастливой Дании нефти так же много, как и в Норвегии, но датчане ею не торгуют, считая это убогим уделом. Зачем — они умеют заработать на жизнь и так. Нефти они добывают ровно столько, сколько нужно для внутреннего потребления. По их подсчетам, им должно хватить приблизительно еще на тысячу лет…
