Ведьмина неделя

бы. Но за это время она успела полетать на метле — и все теперь стало иначе. Нэн вполне была способна посмотреть на Терезу с возмущением.

— Чушь! — припечатала она. Мистеру Крестли пришлось признать, что Нэн совершенно права.

— Что за глупости, Тереза! — рассердился он, — Я же велел тебе сесть! — В этот миг ему в голову пришла блестящая мысль дать выход своим чувствам и оставить Терезу и Саймона на час после уроков.

— После уроков! — ахнула Тереза и плюхнулась на стул. Она была возмущена до глубины души.

А Саймон хитро захихикал:

— Что, думаете, поймали?

— Думаю, да, — раздраженно ответил мистер Крестли. — Полтора часа.

Саймон открыл рот, собираясь что-то добавить. Но тут вмешался Нирупам. Он перегнулся через парту и прошептал Саймону:

— Ты очень умный. А умные люди держат рот на замке.

Саймон кивнул — медленно, с тупым глубокомыслием. К разочарованию Чарлза, он, кажется, решил последовать совету Нирупама.

— Достаньте дневники, — устало велел мистер Крестли. “Хоть посидят тихо”, — подумал он.

Все открыли дневники. Все посмотрели на страницу, предназначенную для сегодняшней записи. Все взяли ручки. И вот тут-то даже те, кто еще об этом не думал, поняли, что у них не хватает духу написать ни буковки. Это было невероятно обидно. Наконец-то случилось что-то действительно интересное, наконец-то им есть что сказать — и это совершенно не для мисс Кэдвалладер.

Дети ерзали, грызли ручки, чесали затылки, пялились в потолок. В самом жалком положении оказались те, кто хотел попросить Нэн наделить его способностью обращать все в золото, всемирной славой и прочими полезными вещами. Стоит им написать, что Нэн хоть что-то наколдовала — и ее тут же арестуют — а это же как резать курицу, которая несет золотые яйца.

Нэн Пилигрим насамом дели не ведьма, — написал после долгих раздумий Дэн Смит. После вчерашнего полуночного пира у него разболелся живот и соображалось туго. — А я и недумал, просто мистер Крестли пашутил. Утром был рэзыгрышь. Наверна трудно было при-тощить все ботинки взал и патом ктото взял мои шиповки вот гад. Собака сторожа пописала..

Тут Дэн остановился, вспомнив, что это будет читать мисс Кэдвалладер. “Вот и хватит”, — решил он.

Писать сегодня нечего, — строчил Нирупам. – Кое-кому стоит крепко подумать. Днем все было прекрасно, а вот с обувью вышло глупо.

Он положил ручку и заснул. Он не спал полночи — ел булочки из-под половиц.

Следочки погибли, — округлым ангельским почерком жаловалась Тереза. — Вязанье тоже. Сегодня был ужасный день. Я не хочу ябедничать и знаю, что Саймон Силверсон просто не в себе, но надо же что-то делать! От Пуха Крестли никакой пользы, он ведет себя нечестно, а Эстель Грин думает, что она умнее всех, а у самой вязанье все грязное. Медсестра тоже нечестная. Она дала мне аспирин и велела идти на урок, а Брайан Уэнтворт остался лежать, а я действительно была больна. Никогда больше не буду разговаривать с Нэн Пилигрим.

Хотя и не всем удалось достичь таких высот красноречия, как Терезе, большинство таки умудрилось написать что-то внятное. Но трое так и сидели, уставясь на чистую страницу. Это были Саймон, Чарлз и Нэн.

Саймон был очень хитер. И очень умен. Он никому не верил и ко всему относился с подозрением. Его хотели на чем-то подловить. Лучше и разумнее всего было ничего не доверять бумаге. Это уж точно. С другой стороны, нельзя, чтобы догадались, как он ловко вывернулся. Это может показаться слишком уж странным. Надо написать — но что-то одно. После получаса всесторонних размышлений он вывел:

Собачки.

На это ушло пять минут. Саймон откинулся на стуле, уверенный, что всех провел.

Чарлз не знал, как вывернуться, потому что для всего случившегося в его секретном шифре попросту не было обозначений. Он знал, что надо что-то написать, но чем больше он думал, тем сильнее запутывался. В какой-то момент ему даже захотелось заснуть, как Нирупам.

Он взял себя в руки. Думай! Для начала, нельзя писать “я проснулся”, потому что сегодняшний день был почти счастливым. Но и писать “я не проснулся” тоже нельзя — ерунда какая-то выходит. Обувь надо бы упомянуть, потому что про это все напишут. Про Саймона тоже можно написать, обозначив его картошкой, И про мистера Тауэрса тоже.

Чарлз сумел хоть что-то сочинить только перед самым звонком. Он поспешно нацарапал:

Вся наша обувь играла в шахматы. Когда я лез по канату, то подумал, что у картошки есть волосы. Я играл в шахматы с плохой книгой.

Когда мистер Крестли уже велел закрыть дневники, Чарлз вспомнил кое-что еще и добавил:

Мне больше никогда не будет жарко.

Нэн ничего не стала писать. Она сидела и глядела, улыбаясь, на пустую страницу — ничего описывать было не нужно. Когда прозвенел звонок, она для вящего эффекта поставила дату — 30 октября, и захлопнула дневник,

Стоило мистеру Крестли скрыться за дверью, как все обступили Нэн.

— Получила мою записку? — галдели кругом.

— А можешь сделать так, чтобы у меня в руках все пенсы превращались в золото? Только пенсы!

— Наколдуй мне волосы, как у Терезы!

— А можешь устроить так, чтобы каждый раз, как я скажу “пуговицы”, у меня исполнялось три желания?

— Хочу мускулы, как у Дэна Смита!

— Хочу мороженого на ужин!

— Пусть мне везет до самой смерти!

Нэн поглядела на Саймона. Тот сидел, весь перекошенный от хитрости, бросая проницательно-тупые взгляды на Нирупама, сидящего рядом на страже. Если все это из-за Саймона, никто не знает, когда его угораздит ляпнуть еще что-нибудь — и тогда волшебным способностям Нэн настанет конец. Нэн ни на грош не верила, что это Саймон, но, что бы ни делало ее ведьмой, раздавать обещания направо и налево ей ничуть не хотелось.

— Некогда мне сейчас колдовать! — объявила она галдящей толпе. Переждав разочарованные стоны и возмущенные вопли, она закричала: — Вы что, не понимаете? На это уходит несколько часов! Думаете, колдовать — это зелья варить да заклинанья бормотать? Нужно по ночам ходить в лес и собирать диковинные растения, нужно варить зелья и произносить заковыристые заклятья, делать это нужно на рассвете или при полной луне — и это только для подготовки! И может не сработать, ясно? А еще приходится ночи напролет летать и летать вокруг костра из тлеющих трав, распевая песни неизреченной сладости! И только тогда, может быть, что-нибудь да выйдет! Ясно? — Ее импровизация была встречена гробовым молчанием. Воодушевившись, Нэн добавила: — Что, интересно, такого хорошего вы мне сделали? Почему это я теперь должна ради вас стараться?

— Действительно, что? — спросил из-за ее спины мистер Уэнтворт. — Что тут происходит, в самом деле?