Глава девятая
Тихий провинциальный городок в центральной части России в разгар трудового дня конца лета жил своей размеренной, неторопливой жизнью. Редкие машины обильно обдавали прохожих пылью, гужевой транспорт, попадавшийся гораздо чаще, по причине полуденного зноя тоже пытался переждать жару в тенистых местах. В центре в этот час еще можно было ощутить деловое дыхание управленческого организма — из открытых окон различных, преимущественно каменных, контор доносился стрекот пишущих машинок. Из открытой двери киноаппаратной двухэтажного каменного кинотеатра доносился голос Максима — киноартиста Чиркова, который задорно распевал свою песенку про «шар голубой». Редкие покупатели универмага лениво бродили вдоль прилавков, в сотый раз прицениваясь к хорошо изученному содержимому полок. Вдали, через улицу, угрюмо дымила труба промкомбината. На перекрестке по соседству друг против друга стояли две школы — начальная и средняя. При этом первая смотрела на вторую с явным превосходством — в ней только что закончился ремонт, а вот у соседки ремонт затягивался. Вся же остальная деревянная часть города, так сказать спальный район, пребывала в состоянии анабиоза. Главные возмутители спокойствия, ребятишки, догуливали последние недели каникул, гуртуясь на берегу реки, сидели в прохладном зале кинотеатра или лениво играли в «чижика» на улице перед домом. Так что в сей послеполуденный час на Седого и Анюту, сопровождаемых пожилой женщиной, обращать внимания было некому.
Эта женщина встретилась им на вокзале. Седой обратился к ней с вопросом, где снять комнату на несколько дней, и та, понимающе кивнув, предложила им следовать за ней. И вот теперь шагали они на окраину городка по тихой улочке, дома на которой утопали в яблоневом изобилии. У одного из домов женщина остановилась, открыла калитку, знаком попросив будущих квартирантов подождать на улице, и зашла во двор.
— Григорьич! — громко позвала она. — Принимай гостей.
На крыльцо из дому вышел невысокий крепкий мужчина, зримо старше Муромцева, в старых галифе и белой рубахе. На лице красовались пышные усы а ля Семен Буденный, сабельный шрам виднелся из-под шапки тронутых сединой волос. Визит гостей прервал его послеобеденный сон, и, освобождаясь от остатков сна, он строго посмотрел на некстати объявившуюся компанию.
— Вот, Григорьич, возьмешь на постой? — обратилась к нему женщина.
Лицо хозяина моментально приняло осмысленное выражение, но, продолжая «держать марку», он глубокомысленно почесал одной босой ногой вторую, как бы раздумывая над предложением.
— Нам, хозяин, ненадолго, дня на три-четыре, — подал голос Седой из-за калитки. Приняв решение, хозяин наконец сунул ноги в галоши и резво сбежал с крыльца.
— Заходьте, милости просим, сговоримся, нешто нам жалко, — затараторил он. — Документики-то в порядке? Сами понимаете…
— С этим делом у нас полный ажур, — Эдуард Петрович подал паспорт и кивнул на денежную купюру, лежащую внутри. — А это, хозяин, задаток.
— Благодарствуем, — взяв купюру, уважительно поклонился тот гостям, жестом приглашая их пройти во двор. — Спасибо, Глаша, с меня магарыч, — шепнул он уходящей женщине.
В добротно срубленном доме хозяин показал им просторную комнату и предложил размещаться. Два окна выходили на солнечную сторону — в сад. Хозяин подошел к большой двуспальной кровати с горкой подушек и хлопнул по ней рукой.
— Вот, значитца, тут и располагайтесь. Я один тут, бобылем живу, старуха-то моя прошлым годом преставилась. Я в спаленке ночую, а ноне жарко, так на сеновале в сарае сплю. Так что вся изба ваша. Вы по какой надобности к нам, если не секрет? — обратился он к Седому.
— Да какой там секрет, — простодушно ответил Эдуард Петрович. — Мы на юге отдыхали, а под конец отпуска решили попробовать старого товарища отыскать. После гражданской он где-то тут осел. Здесь у вас где-то должно быть село Власихино, последний раз от него весточка оттуда была.
— Есть, есть у нас такое село, — важно подтвердил хозяин.
— Вот я и говорю, — подхватил Седой. — А парень был… ох и лихой парень! Между прочим, из маузера на десяти шагах в бубновый туз пулю вколачивал. Какие бои мы с ним прошли…
— Да ты что? Да я же, почитай, всю гражданскую отмахал, командиром эскадрона закончил. Награды имею, — не утерпев, похвастался хозяин. — Погоди, так это дело надо отметить. Я сейчас. Вы тут пока устраивайтесь. Я сейчас.
Хозяин вышел из комнаты. За ним, извинившись, последовал Седой, на ходу уточняя место расположения туалета. Оставшись одна, Анюта опустилась на стул. То, с чем она столкнулась, впечатлило ее до глубины души. Она впервые стала свидетелем, как искусно сыграл Седой сценку, рассказывая о несуществующем друге. Первой мыслью ее было восхищение его умением перевоплощаться. И сразу же вторая мысль холодной змеей стала медленно заползать в сердце: «Неужели он и со мной так же играет? Нет-нет, я же чувствую, он искренен в своих словах и поступках по отношению ко мне! А вдруг я ему тоже зачем-то нужна?» Не в силах вести далее диалог с собой, она безвольно опустила руки и уставилась на сад за окном, который ее вдруг перестал радовать…
Вернувшись на веранду, Седой увидел хозяина, хлопочущего над столом, уставленным домашней снедью. В центре его красовалась внушительная четверть самогона.
— А где же дамочка твоя? — озабоченно вопросил щедрый хозяин. — Ты, давай, давай ее сюда.
Через четверть часа, переодевшись, Седой и Анюта сидели за столом. Первую выпили за знакомство. После второй разговорились.
— Ты на каком фронте воевал? — спросил хозяин Седого.
— На деникинском, а потом у Фрунзе в Крыму, — без запинки ответил гость.
— А я в Первой Конной. Ох и давали же мы жару белякам. Жалко вот, с Варшавой конфуз вышел, — на мгновение пригорюнился буденовец и тут же снова ожил: — Давай-ка выпьем за товарища Сталина и за наркома Ворошилова!
В разгар застолья Анюта, извинившись, вышла в сад, справедливо рассудив, что мужчинам интереснее будет посидеть вдвоем. Ветки яблонь, густо усыпанные плодами, уже начинали гнуться от тяжести будущего обильного урожая. Приметив скамейку, она присела на краешек, любуясь набирающим силу садом. А с веранды уже доносилось: «Братишка наш Буденный, с нами весь народ, приказ голов не вешать и глядеть вперед…»
Задумавшись, девушка не заметила, как мужчины вышли на крыльцо.
— На десяти шагах, говоришь, в бубновый? — донесся до нее с крыльца голос буденовца. — А в пиковый не хочешь? Я щас, — он вернулся в дом.
Эдуард Петрович подошел к Анюте и, положив руку на плечо, полушепотом спросил, нравится ли ей этот домик с садом. Анюта кивнула.
— И мне очень нравится, — мечтательно произнес Седой. — Часто последнее время о таком доме грезил… чтобы с верандой и садом. А вам не хочется?..
С крыльца донесся воинственный вопль хозяина, потрясающего маузером в деревянной кобуре. В другой руке он держал новенькую колоду карт. Седой, оборвав вопрос на середине, повернулся к нему.
— Ну ты даешь, Трофим Григорьевич, — вслух восхитился он буденовцем, опасливо оглядевшись по сторонам.
— Не боись, — авторитетно заявил бывший комэск, — это наградной. Вот гляди, от самого товарища Буденного, — указал он на пластинку с гравировкой. — Сейчас пальнем разок-другой. Не заругают. На-ка, туза пикового вон на то дерево примастырь.
Мужчины подошли к яблоне. Пока Седой крепил к ветке туза, хозяин отмерил десять шагов. Повернувшись лицом к дереву, он повелительно махнул стволом, предлагая Седому отойти, и прицелился.
— По врагам революции, — рявкнул буденовец и нажал курок. В следующее мгновение пробитая карта упала на землю.
