Разъ какъ-то Сиди Тартри возвращался одинъ верхомъ на мул? изъ своего пригороднаго садика. Въ воздух? уже в?яло вечернею прохладой. Убаюканный развалистымъ шагомъ своего мула, охваченный полудремотой благополучнаго обывателя, сложивши ручки на живот?, нашъ счастливецъ м?рно раскачивался на покойномъ с?дл?, обв?шанномъ плетюшками съ арбузами и огромными толстокожими лимонами. Въ город? его заставилъ очнуться громкій голосъ, назвавшій его по имени.
— Э!… Вотъ нежданная встр?ча! Господинъ Тартаренъ, если не ошибаюсь?
Тартаренъ поднялъ голову и тотчасъ же узналъ загор?лое лицо Барбасу, капитана парохода Зуавъ. Онъ сид?лъ у двери маленькой кофейной, курилъ трубку и попивалъ абсентъ.
— А, здравствуйте, Барбасу, — отв?тилъ Тартаренъ, останавливая своего мула, — какъ поживаете?
Вм?сто отв?та, Барбасу огляд?лъ его удивленными глазами, потомъ расхохотался, да такъ расхохотался, что Тартарену стало даже неловко.
— Съ чего это вы въ чалму-то нарядились, мой добр?йшій господинъ Тартаренъ?… Неужто правду болтаютъ, будто вы сд?лались туркой?… А какъ поживаетъ маленькая Байичка? Все еще расп?ваетъ Marco la Belle?
— Marco la Belle? — переспросилъ Тартаренъ недовольнымъ тономъ. — Да будетъ вамъ изв?стно, капитанъ, что особа, о которой вы говорите, честная мавританка и ни слова не знаетъ по-французски.
— Байя не знаетъ по-французски?… Да вы-то въ своемъ ли ум?? — и капитанъ захохоталъ еще громче. Но, увидавши, какъ вытягивается лицо б?дняги Сиди Тартри, онъ посп?шилъ прибавить:- Впрочемъ, можетъ быть, это и не та совс?мъ… Быть можетъ, я спуталъ… Только знаете что, господинъ Тартаренъ, вы хорошо сд?лаете, если не очень-тобудете дов?рять алжирскимъ мавританкамъ и албанскимъ князьямъ!
Тартаренъ выпрямился на с?дл? и выпятилъ грудь.
— Капитанъ! Князь — мой другъ!…
— Ну, ладно, ладно… не сердитесь. Выпьемте-ка лучши. Не хотите?… Не дадите ли какого порученія домой?… Тоже н?тъ?… Ну, такъ счастливый путь… Да, кстати, землякъ, у меня вотъ хорошій французскій табакъ. Могу под?литься… Берите, берите!… Онъ вамъ будетъ на пользу… А то ваши проклятые восточные табаки скверно д?йствуютъ на мозги…
Капитанъ ус?лся опять за столикъ и принялся за свой абсентъ, а Тартаренъ, погруженный въ невеселую думу, по?халъ домой неторопливою рысцой. Хотя его возвышенно-благородная душа и отказывалась в?рить чему-либо дурному, т?мъ не мен?е, его опечалили инсинуаціи капитана; а этотъ родной, провансальскій выговоръ, это напоминаніе о далекой отчизн?,- все это вновь разбудило смутныя угрызенія сов?сти.
Дома онъ не нашелъ никого. Байя ушла въ баню. Негритянка показалась ему безобразной, домъ мрачнымъ. Под? гнетомъ безотчетной тоски Тартаренъ с?лъ у фонтана и сталъ набивать трубку табакомъ, даннымъ ему Барбасу. Табакъ былъ завернутъ въ обрывокъ газеты Семафоръ. Нашему герою бросилось въ глаза имя роднаго города и онъ сталъ читать:
«Намъ пишутъ изъ Тараскона:
„Городъ въ большомъ волненіи. Отъ Тартарена, истребителя львовъ, у?хавшаго въ Африку на охоту за этими страшными хищникаи, уже въ теченіе н?сколькихъ м?сяцевъ н?тъ никакіхъ изв?стій. Что сталось съ нашимъ см?лымъ соотечественникомъ? Страшно даже подумать, когда знаешь, какъ знаемъ мы, его необыкновенную пылкость, его безумную храбрость и жажду опасныхъ приключеній. Погибъ ли онъ, подобно многимъ другимъ, въ пескахъ пустыни, или сталъ жертвою страшныхъ чудовищъ, шкуры которыхъ онъ об?щалъ привезти согражданамъ? Ужасная неизв?стность! Зд?сь былъ, впрочемъ, слухъ, занесенный негритянскіми купцами, прі?зжавшими на ярмарку въ Бокеръ, будто они встр?тили въ пустын? по дорог? на Томбукту одного европейца, прим?ты котораго сходны съ вн?шностью нашего дорогаго Тартарена… Господь да сохранитъ его намъ на многіе годы!“
Прочитавши это, тарасконецъ покрасн?лъ, потомъ побл?дн?лъ; дрожь проб?жала по его т?лу. Передъ нимъ вдругъ предсталъ весь Тарасконъ: клубъ, охотники по фуражкамъ, зеленое кресло въ лавк? Костекальда, а надъ кресломъ, подобно орлу съ распростертыми крыльями, огромные усы храбраго капитана Бравиды… А онъ… онъ, Тартаренъ, позорно сидитъ тутъ на ковр?, поджавши подъ себя ноги, какъ какой- нибудь турка, въ то время, какъ его соотечественники воображаютъ, будто онъ избиваетъ кровожадныхъ чудовищъ. Тартарену изъ Тараскона стало невыносимо стыдно и онъ заплакалъ.
Вдругъ герой воспрянулъ:
— На львовъ! На львовъ!
И онъ бросился въ чуланъ, гд? подъ слоемъ пыли безд?йственно валялись складная палатка, аптека, консервы, ящиви съ оружіемъ…
Черезъ минуту все это было уже на середин? двора. Покончились дни Тартарена-Санхо; налицо оставался только Тартаренъ-Кихотъ.
Все быстро осмотр?но; вооруженіе, весь снарядъ, огромные сапоги над?ты; написана короткая записка, которою Байя поручается дружескимъ попеченіямъ князя; къ записк? приложено н?сколько голубыхъ банковыхъ билетовъ, смоченныхъ слезами… и неустрашимый Тартаренъ мчится въ дилижанс? по дорог? на Блидахъ… Въ опуст?вшемъ домик? негритянка растерянно разводитъ руками надъ опрокинутымъ кальяномъ, надъ чалмой, валяющейся рядомъ съ туфлями, надъ вс?ми мусульманскими досп?хами Сиди Тартри, безпорядочно разбросанными подъ фигурнымъ нав?сомъ веранды…
ТРЕТІЙ ЭПИЗОДЪ
Въ стран? львовъ
I
Дилижансы въ ссылк?
По пыльному алжирскому шоссе катился грузный дилижансъ, по старинному обитый толстымъ, вылинявшимъ отъ времени голубымъ сукномъ, съ огромными жесткими помпонами въ углахъ стежки. Тартаренъ ус?лся, какъ могъ, въ углу кареты. Въ ожиданіи вдохнуть въ себя просторъ пустынь, по которымъ рыщутъ африванскіе хищные зв?ри, нашъ герой вынужденъ былъ довольствоваться пока специфическимъ запахомъ стараго дилижанса, странною см?сью всевозможныхъ запаховъ отъ людей, лошадей, сь?стныхъ припасовъ, кожи чемодановъ и гнилой соломы. И народъ въ карет? былъ всякій: монахъ-траппистъ, купецъ жидъ, дв? кокотки, догоняющія свой полкъ — третій гусарскій, фотографъ изъ Орлеансвилля. Но какъ ни разнообразно и интересно было такое общество, нашъ тарасконецъ не расположенъ былъ вступать въ разговоры и сид?лъ, мрачно задумавшись, заложивши руки за перевязи своего вооруженія и уставивши штуцера между кол?нами. Его сп?шный отъ?здъ, темные глаза Байи, перспектива грозныхъ опасностей охоты, — все это волновало его умъ и сердце, а тутъ еще этотъ старый европейскій дилижансъ своимъ патріархальнымъ видомъ смутно напоминалъ о Тараскон?, о давно прошедшемъ, о дняхъ молодости, по?здкахъ по окрестностямъ города, о веселыхъ об?дахъ на берегу Роны.
Смерклось, наступила ночь. Кондукторъ зажегъ фонари. Дилижансъ катился, жалобно поскрипывая заржавленными рессорами, лошади отбивали ногами частую дробь по дрянному шоссе; погромыхивали бубенцы. Отъ времени до времени съ имперіала кареты раздавался грохотъ жел?за. Это встряхивалось боевое снаряженіе см?лаго охотника. Въ теченіе н?сколькихъ минутъ Тартаренъ вид?лъ еще, сквозь дремоту, забавныя фигуры сос?дей, то м?рно кивающихъ головами въ тактъ качки экипажа, то подпрыгивающихъ на толчкахъ; потомъ его глаза закрылись, мысли спутались и только въ ушахъ раздавался неясный гулъ колесъ и старческое покряхтываніе тяжелаго дилижанса.
Вдругъ какой-то таинственный голосъ, хриплый и шамкающій, назвалъ тарасконца по имени:
— Господинъ Тартаренъ! Господинъ Тартаренъ!
