— Что нужно? Кто зоветъ меня?
— Я, господинъ Тартаренъ… Вы меня не узнаете?… Я старый дилижансъ, возившій двадцать л?тъ тому назадъ пассажировъ изъ Тараскона въ Нимъ… Сколько разъ возилъ я и васъ, и вашихъ друзей, когда вы отправлялись охотиться по фуражкамъ къ Жонкьеру или къ Бельгару… Сначала я было не призналъ васъ, — ишь вы нарядились туркой, да и пополн?ли таки. Ну, а какъ вы только захрап?ли, тутъ уже не могло быть сомн?нія, я сразу узналъ васъ.
— Ладно, ладно! — проговорилъ Тартаренъ съ досадой, потомъ смягчился и добавилъ:- Васъ-то, старина, какъ сюда занесло?
— Ахъ, дорогой мой господинъ Тартаренъ, не по доброй вол? занесло меня сюда, могу васъ зав?рить. Какъ только прошла тамъ жел?зная дорога, такъ сейчасъ же и пор?шили, что я уже никуда не гожусь, и отправили меня въ Африку… Да и не меня одного! Почти вс? французскіе дилижансы подверглись административной высылк?. Признали насъ слишкомъ реакціонными и закабалили въ эту каторгу… Тамъ у васъ во Франціи это зовется алжирскими жел?зными дорогами.
Тяжко вздохнулъ старый дилижансъ и продолжалъ:
— Ахъ, господинъ Тартаренъ, какъ грустно теперь вспомнить о нашемъ миломъ Тараскон?! Хорошее было тогда времячко, время моей молодости! Любо было посмотр?ть на меня, чисто-начисто вымытаго каждое утро, протертаго масломъ, съ блестящими фонарями! Любо было послушать, какъ почтарь весело пощелкиваетъ бичомъ! Выйдетъ, бывало, кондукторъ въ расшитой галуномъ фуражк?, съ рожкомъ на перевязи, вспрыгнетъ на свое сид?нье и крикнетъ: «Пошелъ! пошелъ!» Подхватитъ меня четверикъ, звонко гремятъ бубенцы, трубитъ рожокъ, на улиц? открываются окна и весь Тарасконъ съ гордостью любуется на дилижансъ, несущійся по большой королевской дорог?. А дорога-тог господинъ Тартаренъ! Широкая, столбовая, хорошо содержанная. По об? стороны симметрически расположены маленькія кучки щебенки, справа и сл?ва мелькаютъ виноградники, оливковыя деревья. Черезъ каждые двадцать шаговъ трактиры, каждыя пять минутъ остановки. И что за милые, хорошіе люди были мои пассажиры! Мэры и священники ?хали въ Нимъ представиться префекту или епископу, фабриканты и торговцы тафтой, школьники, сп?шащіе на каникулы, добрые землед?льцы въ расшитыхъ блузахъ, а на имперіал? — вы, господа охотники по фуражкамъ, всегда такіе веселые, и каждый изъ васъ расп?ваетъ, бывало, свою п?сенку на возвратномъ пути, посл? удачной охоты! А теперь, Господи Боже мой, что только д?лается! Что за народъ я катаю! Нехристей какихъ-то, нев?домо откуда наб?жавшихъ сюда и всячески грязнящихъ меня, шершавыхъ негровъ. бедуиновъ, какихъ-то разбойниковъ, всевозможныхъ проходимцевъ, оборванныхъ переселенцевъ, коптящихъ меня своими трубками. И весь этотъ людъ говоритъ на такихъ языкахъ, что самъ чортъ ихъ не разберетъ. И ко всему этому вы сами видите, какъ со мною обходятся: ни меня вымоютъ когда, ни меня вычистятъ. Да чего ужь тамъ, — сала въ колеса жал?ютъ. Вм?сто добрыхъ, крупныхъ и степенныхъ лошадей, запрягаютъ маленькихъ арабскихъ лошаденокъ, б?шеныхъ какихъ-то; только он? и знаютъ, что бьются да кусаются, да прыгаютъ, какъ козы, ломаютъ ваги и рвутъ постромки. Ай, ай, ай!… Вотъ оно! Вотъ опять начинается исторія! Ну, да и дороги же зд?сь! Тутъ-то пока еще сносно, такъ какъ близко начальство; а дальше… тамъ и дорогъ совс?мъ н?тъ никакихъ. Кати себ?, какъ знаешь, по горамъ, да по доламъ, да по зарослямъ карличковой пальмы и мастиковаго дерева. Даже станцій н?тъ настоящихъ; останавливаемся гд? и когда вздумается кондуктору, то на одной ферм?, то на другой. Иногда этотъ молодчикъ заставляетъ меня д?лать крюкъ въ н?сколько километровъ, чтобы за?хать къ пріятелю выпить. А потомъ и катай-валяй во вс? ноги, чтобы наверстать потерянное время. Солнце печетъ, раскаленная пыль жжется! Пошелъ-катай! Зац?пили, вотъ-вотъ опрокинемся. Пошелъ, погоняй сильн?й! Р?ченка тутъ, въ бродъ пошелъ, вплавь. Д?ла имъ н?тъ, что вымочишься, простудишься, утонешь, пожалуй. Пошелъ, пошелъ!… Каково это въ мои-то годы, при моихъ-то ревматизмахъ! А прі?хали, отпрягутъ тебя и бросятъ на всю ночь середи двора какого- нибудь дряннаго каравансарая на в?тру и холод?. Шакалы и гіены шатаются кругомъ и обнюхиваютъ мои ящики; разные бродяги забираются ночевать въ мой кузовъ. Вотъ каково мое житье, дорогой мой господинъ Тартаренъ; и въ такой-то мук? мученической мн? приходится доживать свой в?къ до того дня, когда упаду я гд?-нибудь на дорог?, да уже и не поднимусь, и арабы растащатъ меня на щепки варить свое басурманское кушанье.
— Блидахъ! Блидахъ! — возгласилъ кондукторъ, отворяя дверцу.
II
Встр?ча съ однимъ маленькимъ господиномъ
Сквозь потускн?вшія отъ времени стекла Тартаренъ увидалъ площадь хорошенькаго у?зднаго городка, обсаженную апельсинными деревьями и окруженную аркадами; середи площади въ утреннемъ туман? маршировали и прод?лывали свои учебныя эволюціи маленькіе, точно игрушечные, солдатики. Въ кофейняхъ открывали окна; въ углу площади видн?лся овощный рынокъ. Все это было очень мило, но львами зд?сь даже не пахло.
— На югъ!… Дальше на югъ! — пробормоталъ Тартаренъ, отодвигаясь отъ окна въ свой уголъ.
Въ эту минуту дверца отворилась. Въ нее ворвались волны св?жаго воздуха и внесли съ собой ароматъ цв?тущихъ апельсиновъ, а съ нимъ вм?ст? маленькаго господина въ св?тло-коричневомъ пальто, старенькаго, сухаго, сморщеннаго, съ лицомъ величиной въ кулакъ, съ шеей, стянутой широкимъ чернымъ галстухомъ, съ шагреневымъ сверткомъ подъ мышкой и дождевымъ зонтомъ въ рукахъ, — типъ деревенскаго нотаріуса. Маленькій господинъ пом?стился противъ Тартарена и съ большимъ недоум?ніемъ сталъ осматривать грозное вооруженіе тарасконскаго героя.
Лошадей отпрягли, запрягли св?жихъ, дилижансъ покатилъ дальше. Маленькій господинъ продолжалъ смотр?ть на Тартарена. Тотъ началъ, наконецъ, сердиться.
— Васъ это, кажется, удивляетъ? — сказалъ онъ, въ свою очередь, пристально вглядываясь въ сос?да.
— Н?тъ, ст?сняетъ, — отв?тилъ старичокъ совершенно спокойно.
И на самомъ д?л?, Тартаренъ, при своей корпуленціи, да еще обв?шанный складною палаткой, ружьями, револьверами, охотничьимъ ножомъ, занималъ слишкомъ много м?ста. Отв?тъ маленькаго господина окончательно взорвалъ тарасконца.
— А по вашему, быть можетъ, мн? бы сл?довало отправиться на львовъ съ вашимъ зонтикомъ? — гордо сказалъ знаменитый охотникъ.
Маленькій старичокъ посмотр?лъ на свой зонтъ, добродушно улыбнулся и также невозмутимо продолжалъ:
— Такъ вы, стало быть?…
— Тартаренъ изъ Тараскона, истребитель львовъ!
Говоря это, неустрашимый тарасконецъ тряхнулъ синею кистью своей фески, какъ царь пустыни потрясаетъ косматою гривой. Вс? пассажиры сразу встрепенулись. Траппистъ началъ креститься, кокотки взвизгивали отъ страха, фотографъ изъ Орлеансвилля пододвинулся къ истребителю львовъ, мечтая о чести воспроизвести портретъ великаго охотника. Только маленькій старичокъ остался, по-прежнему, невозмутимымъ.
— И вы уже много убили львовъ, господинъ Тартаренъ? — спросилъ онъ своимъ ровнымъ голосомъ.
— Да, не мало-таки на свой пай!… И во всякомъ случа? побольше, ч?мъ у васъ на голов? волосъ.
Весь дилижансъ невольно разсм?ялся, глядя на три-четыре желтыхъ волоска, торчавшихъ на голой голов? маленькаго, сморщеннаго старичка. Тутъ заговорилъ фотографъ изъ Орлеансвилля:
— Отчаянно опасное это д?ло, господинъ Тартаренъ… Приходится переживать ужасныя минуты… Вотъ, наприм?ръ, б?дняга Бонбоннель…
— А, да… охотникъ за пантерами… — презрительно сказалъ Тартаренъ.
— Вы знакомы съ нимъ? — спросилъ старичокъ.
— Еще бы!… Разъ двадцать охотились вм?ст?.
Маленькій господинъ улыбнулся:
