Спокойный и гордый, хотя и бл?дный немного, онъ вышелъ на улицу, осмотр?лъ подводы, все ли хорошо уложено, и твердымъ шагомъ пошелъ къ жел?знодорожной станціи, даже не оглянувшись на домикъ съ боабабомъ. За нимъ шелъ храбрый капитанъ гарнизонной швальни, предс?датель суда Ладвезъ, оружейникъ Koстекальдъ и вс? охотники по фуражкамъ; потомъ ?хали подводы, за ними народъ.
У вокзала его встр?тилъ начальникъ станціи, старый алжирецъ тридцатаго года, и кр?пко, горячо пожалъ ему руку. Курьерскій по?здъ изъ Парижа въ Марсель еще не приходилъ. Тартаренъ съ ближайшими спутниками вошелъ въ вокзалъ. Начальникъ станціи приказалъ запереть двери во изб?жаніе давки на платформ?.
Минутъ пятнадцать Тартаренъ прохаживался по зал?, окруженный охотниками по фуражкамъ. Онъ говорилъ о своемъ путешествіи, о предстоящей охот?, об?щалъ присылать львиныя шкуры. На нихъ записывались, какъ на кадриль царицы бала.
Благодушно спокойный, подобно Сократу въ роковую минуту посл?дняго прощанья съ учениками, см?лый путешественникъ каждому ум?лъ сказать доброе слово; онъ бес?довалъ просто, задушевно, какъ бы желая оставить за собою впечатл?ніе тихой грусти и сожал?ній. У охотниковъ по фуражкамъ выступали слезы на глазахъ; въ душ? иныхъ, Ладвеза, наприм?ръ, и аитекаря Безюке, шевельнулось чувство раскаянія. Кое-кто плакалъ, отвернувшись въ уголъ; а съ улицы неслись клики народа:
— Да здравствуетъ Тартаренъ!
Но вотъ прозвонилъ колокольчикъ, глухо прогрем?лъ по?здъ, раздался свистъ локомотива.
— Кому въ Марсель, пожалуйте въ вагоны!
— Прощай, Тартаренъ!… Прощайте! Adieu, Tartarin!…
— Прощайте… вс? прощайте! — проговорилъ великій челов?къ, въ лиц? храбраго капитана Бравиды посл?днимъ лобзаніемъ простился съ милымъ его сердцу Taраскономъ и быстро направился въ вагону, биткомъ набитому парижанами, которые чуть не померли со страху при вид? этого необыкновеннатъ челов?ка, съ голови до ногъ вооруженнаго штуцерами, револьверами и ножами.
XIV
Марсель. — Море
1 декабря 186* года, въ полдень, при яркомъ, веселомъ св?т? зимняго провансальскаго солнца, изумленвне марсельцы увидали выходящаго изъ дебаркадера жел?зной дороги турку, да такого турку, какого никто еще не видывалъ; а ужь ихъ ли мало бываетъ въ Марсели! Нужно ли говорить, что прі?зжій турка былъ никто иной, какъ Тартаренъ, знаменитый Тартаренъ изъ Тараскона! Сопровождаемый своими чемоданами, ящиками съ оружіемь, аптекой, консервами, онъ направился въ гавани на пристань пароходной компаніи Туашъ, откуда пакетботъ Зуавъ долженъ былъ отвезти его за море.
Еще не опомнившійся отъ восторженныхъ проводовъ тарасконцевь, опьяненный блескомъ неба и морскимъ воздухомъ, Тартаренъ, весь сіяющій, прохаживался съ ружьями на плечахъ и не могъ глазъ оторвать отъ чудной гавани Марсели, которую онъ вид?лъ въ первый разъ въ жизни. Все окружающее казалось ему волшебнымъ сномъ, да и самъ онъ себ? представлялся морякомъ Синбадомъ, зашедшимъ въ одинъ изъ сказочныхъ городовъ Тысячи одной ночи. Передъ нимъ т?снился ц?лый л?съ мачтъ и рей, разв?вались флаги вс?хъ націй; суда вс?хъ воэможныхъ величинъ и формъ толпились у набережныхъ, едва оставляя кое-гд? клочокъ блестящей воды. Кругомъ крики и говоръ на вс?хъ язывахъ міра. Суета, непонятная брань, см?хъ, ц?лый полкъ таможенныхъ, тысячи носильщиковъ, подводъ и лошадей. А тамъ, дальше, магазины, лавки, прокопченные бараки, въ которыхъ матросы варили свой об?дъ, продавцы трубокъ, обезьянъ и попугаевъ, торговцы канатами, паруснымъ полотномъ, всякимъ старьемъ, начиная съ м?дныхъ пушекъ и огромнихъ золоченыхъ фонарей и кончая ржавыми блоками, ломаными якорями и подзорными трубами временъ Жана Барта и Дюгей-Труэна. Груды всевозможныхъ товаровъ: шелкъ и каменный уголь, яруса бревенъ и свинца въ чушкахъ, шерсть, хлопокъ, сахаръ, сукно, бочки спирта, сахарный тростникъ. На хл?бной пристани разгружаются, сортируются и развозятся милліоны пудовъ золотистаго зерна. А еще дальше доки съ поваленными на бокъ огромными кораблями, съ которыхъ соскабливаютъ приставшіе къ нимъ водоросли, оглушительный стукъ топоровъ и молотовъ, запахъ кипящей смолы… Иногда между мачтами выдавалась прогалина и глазамъ Тартарена представлялся входъ въ гавань. Онъ вид?лъ, какъ приходили и отходили суда: щеголеватый англійскій фрегатъ направляется въ Мальту подъ командой чопорныхъ офицеровъ въ желтыхъ перчаткахъ; большой марсельскій бригъ тяжело отваливаетъ среди невообразимаго крика и ругательствъ; на его рубк? толстый капитанъ въ сюртук? и шелковой шляп? отдаетъ команду по-провансальски. Одни корабли быстро на вс?хъ парусахъ уб?гали въ синюю даль моря, другіе тихо и осторожно подходили къ порту, словно вынырнувши изъ этой нев?домой дали, залитой лучами солнца. И надъ вс?мъ этимъ нескончаемый шумъ и гамъ, грохоть колесъ, крики матросовъ, п?сни, свистки пароходовъ, бой барабановъ и звуки трубъ, несущіеся съ форта St.-Jean, звонъ на церковныхъ колокольняхъ. Дыханье морскаго в?тра подхватываетъ вс? эти звуки, весь шумъ людской суеты, подхватываетъ ихъ, уродуетъ во что-то невообразимое, см?шиваетъ съ своимъ собственнымъ голосомъ и превращаетъ въ какую-то дикую, грандіозную мелодію, зовущую, манящую въ безпред?льную даль, — туда, куда она сама несется, въ просторъ широкаго моря, къ чужимъ берегамъ.
Подъ звуки этой дивной мелодіи неустрашимый Тартаренъ изъ Тараскона вступилъ на кораблъ и отплылъ въ страну львовъ.
ВТОРОЙ ЭПИЗОДЪ
У турки
I
Пере?здъ. — Пять различныхъ положеній фески. — Вечеръ. — Спасите!
Я бы желалъ быть живописцемъ, любезный читатель, — желалъ бы быть великимъ живописцемъ, — чтобъ изобразить на картин? различныя положенія, которыя принимала красная феска Тартарена въ теченіе трехъ дней его пере?зда изъ Франціи въ Алжиръ. Я показалъ бы вамъ ее, при отход? пакетбота Зуавъ, на палуб?, во всемъ ея величіи, ос?няющею геройскую голову тарасконца. Потомъ изобразилъ бы ее при выход? въ море, хогда начало «покачивать», — я показалъ бы ее трепещущею, изумленною и какъ бы уже предчувствующею н?что недоброе. Зат?мъ, по м?р? удаленія отъ берега, я передалъ бы вамъ, какъ, въ попыткахъ противустоять разыгравшимся волнамъ, красная феска тревожно топырилась на голов? см?лаго путника, какъ ея синяя кисть отчаянно билась подъ напоромъ кр?пчавшаго в?тра. Положеніе четвертое: шесть часовъ вечера, въ виду Корсиканскаго берега, несчастная феска склоняется надъ с?ткой у борта и безпомощно заглядываетъ въ пучины морскія. Наконецъ, пятое и посл?днее положеніе: н?что измятое, безформенное и жалкое лежитъ комомъ въ маленькой кают?, похожей на ящикъ коммода, — все та же гордая красная феска, но уже надвинутая на уши и нич?мъ не отличающаяся отъ самаго обыкновеннаго ночнаго колпака, прикрывающаго бл?дное лицо, искаженное страданіями.
Ахъ, если бы тарасконцы могли вид?ть, въ какомъ несчастномъ положеніи лежалъ ихъ герой въ этомъ комнодномъ ящик?, если бы они слышали его жалобные, прерывающіеся стоны, — какъ бы раскаялись они въ томъ, что заставили храбраго Тартарена ?хать за море. Правдивость историка вынуждаетъ меня сказать, что б?дный турка былъ необыкновенно жалокъ. Застигнутый врасплохъ злод?йкою морскою бол?знью, несчастный не догадался даже снять свой алжирскій поясъ и освободиться отъ своего арсенала. Огромная рукоятка охотничьяго ножа немилосердно давила ему грудь, револьверъ ув?чилъ бокъ; а тутъ еще, какъ бы совс?мъ уже доконать его, не перестаетъ бушевать и ругаться Тартаренъ-Санхо.
