не им?я возможности предвид?ть, что будемъ тогда ощущать. Удивляюсь не тому, что челов?ку нужна одна религія. Меня удивляетъ то: какъ онъ почитаетъ себя столько сильнымъ, столько защищеннымъ отъ несчастій, что дерзаетъ отвергнуть хотя единую! Онъ долженъ бы, мн? кажется, въ безсиліи своемъ призвать вс?. Въ ночи глубокой, насъ окружающей, есть ли одно мерцаніе, которое могли бы мы отвергнуть? Посреди потока, насъ увлекающаго, есть ли хотя одна в?твь, отъ которой см?ли бы мы отвязаться для спасенія?
Впечатл?ніе, произведенное надъ Элеонорою священнод?йствіемъ столь печальнымъ, казалось, утомило ее. Она заснула сномъ довольно спокойнымъ; пробудившись, она мен?е страдала! Я былъ одинъ въ ея комнат?. Мы другъ съ другомъ говорили по временамъ и по долгимъ разстановкамъ. Докторъ, который въ своихъ предположеніяхъ показался мн? достов?рн?е, предсказалъ мн?, что она не проживетъ сутокъ. Я смотр?лъ, поочередно, на ст?нные часы и на лицо Элеоноры, на коемъ не зам?чалъ никакого новаго изм?ненія. Каждая истекающая минута оживляла мою надежду, и я начиналъ сомн?ваться въ предсказаніяхъ искусства обманчиваго. Вдругъ Элеонора воспрянула движеніемъ скоропостижнымъ; я удержалъ ее въ объятіяхъ моихъ. Судорожная дрожь волновала все т?ло ея; глаза ея искали меня; но въ глазахъ ея изображался испугъ неопред?ленный, какъ будто просила она о помилованіи у чего-то грознаго, укрывавшагося отъ моихъ взоровъ. Она приподымалась, она падала; видно было, что она силится б?жать. Можно было думать, что она борется съ владычествомъ физическимъ невидимымъ, которое, наскучивъ ждать мгновенія роковаго, ухватило ее и держало, чтобы довершить ее на сей постел? смертной. Наконецъ, уступила она озлобленію природы враждующей: члены ея разслабли. Казалось, она н?сколько пришла въ память; она пожала мою руку. Ей хот?лось говорить — уже не было голоса. Какъ будто покорившись, она склонила голову свою на руку, ее поддерживающую; дыханіе ея становилось медленн?е. Прошло еще н?сколько минутъ, и ея уже не стало.
Я стоялъ долго неподвиженъ близь Элеоноры безжизненной. Уб?жденіе въ ея смерти не проникло еще въ мою душу. Глаза мои созерцали съ тупымъ удивленіемъ сіе т?ло неодушевленное. Одна изъ женщинъ, вошедшая въ комнату, разгласила по дому б?дственное изв?стіе. Шумъ, раздавшійся кругомъ, вывелъ меня изъ оц?п?ненія, въ которое я былъ погруженъ; я всталъ. Тогда только ощутилъ я скорбь раздирающую и весь ужасъ прощанія безвозвратнаго. Столько движенія, сей д?ятельности жизни ежедневной, столько заботъ, столько волненія, которыя уже вс? были чужды ей, разс?яли заблужденіе, которое я продлить хот?лъ — заблужденіе, по которому я думалъ, что еще существую съ Элеонорою. Я почувствовалъ, какъ преломилось посл?днее звено, какъ ужасная д?йствительность стала навсегда между нею и мною, какъ тягчила меня сія свобода, о которой прежде я такъ с?товалъ, какъ недоставало сердцу моему той зависимости, противъ которой я часто возмущался! Недавно мои вс? д?янія им?ли ц?ль: каждымъ изъ нихъ я ув?ренъ былъ отклонить неудовольствіе, или доставить радость. Тогда я жаловался на это; мн? досаждало, что дружескіе взоры сл?дятъ мои поступки, что счастіе другаго въ нимъ привязано. Никто теперь не сторожилъ за ними, никто о нихъ не заботился. У меня не оспоривали ни времени, ни часовъ моихъ; никакой голосъ не звалъ меня, когда я уходилъ. Я былъ д?йствительно свободенъ; я уже не былъ любимъ — я былъ чужой всему св?ту.
По вол? Элеоноры принесли мн? вс? бумаги ея. На каждой строк? встр?чалъ я новыя доказательства любви и новыя жертвы, кои она мн? принесла и сокрывала отъ меня. Я нашелъ, наконецъ, то письмо, которое об?щался было сжечь, я сначала не узналъ его: оно было безъ надписи и раскрыто. Н?сколько словъ поразили взоры мои противъ моей воли. Напрасно покушался я отвести ихъ отъ него: я не могъ воспротивиться потребности прочитать письмо вполн?. Не им?ю силы переписать его. Элеонора начертала его посл? одной изъ бурныхъ сшибокъ нашихъ, незадолго до бол?зни ея. Адольфъ, говорила она мн?, зач?мъ озлобились вы противъ меня? Въ чемъ мое преступленіе? Въ одной любви моей къ вамъ, въ невозможности жить безъ васъ! По какому своенравному состраданію не см?ете вы сокрушить узы, которыя вамъ въ тягость, и раздираете существо несчастное, при которомъ состраданіе васъ удерживаетъ. Почему отказываете на мн? въ грустномъ удовольствіи почитать васъ, по крайней м?р?, великодушнымъ? Зач?мъ являетесь б?шенымъ и слабымъ? Мысль о скорби моей васъ пресл?дуетъ; зр?лище сей скорби не можетъ васъ остановить. Чего вы требуете? Чтобы я васъ покинула? Или не видите, что недостаетъ мн? силы на это? Ахъ, вамъ, которые не любите, вамъ найти эту силу въ сердц? усталомъ отъ меня, и которое вся любовь моя обезоружить не можетъ! Вы мн? не дадите этой силы: вы заставите меня изныть въ слезахъ моихъ и умереть у вашихъ ногъ. Скажите слово, писала она въ другомъ м?ст?, - есть ли край, куда я не посл?довала бы за вами? Есть ли потаенное уб?жище, куда я не сокрылась бы жить при в?съ, не бывъ бременемъ въ жизни вашей? Но н?тъ, вы не хотите того. Робкая и трепетная, потому что вы меня оковали ужасомъ, предлагаю ли вамъ виды свои для будущаго — вы ихъ вс? отвергаете съ досадою. Легче всего я добивалась отъ васъ молчанія вашего. Такая жестокость несходна съ вашимъ нравомъ. Вы добры; ваши поступки благородны и безкорыстны. Но какіе поступки могли бы изгладить ваши слова? Сіи язвительныя слова звучатъ вокругъ меня. Я слышу ихъ ночью; они гоняются за мною, они меня пожираютъ; они отравляютъ все, что вы ни д?лаете. Должно ли мн? умереть, Адольфъ? Пожалуй, вы будете довольны. Она умретъ, сіе б?дное созданіе, которому вы покровительствовали, но которое разите повторенными ударами. Она умретъ, сія докучная Элеонора, которую не можете выносить при себ?, на которую смотрите, какъ на препятствіе, для которой не находите на земл? м?ста вамъ не въ тягость. Она умретъ. Вы пойдете одни посреди сей толпы, въ которую вамъ такъ не терпится вм?шаться. Вы узнаете людей, которыхъ нын? благодарите за ихъ равнодушіе — и, можетъ быть, н?когда, смятые сими сердцами черствыми, вы пожал?ете о сердц?, которымъ располагали; о сердц?, жившемъ привязанностью къ вамъ, всегда готовомъ на тысячу опасностей для защиты вашей; о сердц?, которое уже не удостоиваете награждать ни единымъ взглядомъ.
Письмо къ издателю
Возвращаю вамъ, милостивый государь, рукопись, которую вамъ угодно было мн? пов?рить. Благодарю васъ за это снисхожденіе, хотя и пробудило оно во мн? горестныя воспоминанія, изглаженныя временемъ. Я зналъ почти вс? лица, д?йствовавшія въ сей пов?сти, слишкомъ справедливой, и видалъ часто своенравнаго и несчастнаго Адольфа, который былъ авторомъ и героемъ оной. Я н?сколько разъ покушался оторвать сов?тами моими сію прелестную Элеонору, достойную участи счастлив?йшей и сердца постоянн?йшаго, отъ челов?ка пагубнаго, который, не мен?е ея б?дствующій, владычествовалъ ею какимъ-то волшебствомъ и раздиралъ ее слабостью своею. Увы, когда я вид?лся съ нею въ посл?дній разъ, я полагалъ, что далъ ей н?сколько силы, что вооружилъ разсудокъ ея противъ сердца! Посл? слишкомъ долгаго отсутствія, я возвратился къ м?стамъ, гд? оставилъ ее — и нашелъ одинъ только гробъ.
Вамъ должно бы, милостивый государь, напечатать сію пов?сть. Она отнын? не можетъ быть никому оскорбительна и была бы, по моему мн?нію, не безполезна. Несчастіе Элеоноры доказываетъ, что самое страстное чувство не можетъ бороться съ порядкомъ установленнымъ. Общество слишкомъ самовластно. Оно выказывается въ столькихъ изм?неніяхъ; оно придаетъ слишкомъ много горечи любви, не освященной имъ; оно благопріятствуетъ сей наклонности къ непостоянству и сей усталости нетерп?ливой, недугамъ души, которые захватываютъ ее иногда скоропостижно посреди н?жной связи. Равнодушные съ р?дкимъ усердіемъ сп?шатъ быть досадниками во имя нравственности и вредными изъ любви къ доброд?тели. Подумаешь, что зр?лище привязанности имъ въ тягость, потому что они не способны къ оной, и когда могутъ они воспользоваться предлогомъ, они съ наслажденіемъ поражаютъ и губятъ ее. И такъ, горе женщин?, опершейся на чувство, которое все стремится отравить, и противъ коего общество, когда не вынуждено почитать его законность, вооружается вс?мъ, что есть порочнаго въ сердц? челов?ческомъ, чтобы охолодить все, что есть добраго.
Прим?ръ Адольфа будетъ не мен?е назидателемъ, если вы добавите, что, отразивъ отъ себя существо, его любившее, онъ не переставалъ быть неспокойнымъ, смутнымъ, недовольнымъ, что онъ не сд?лалъ никакого употребленія свободы, имъ вновь пріобр?тенной ц?ною столькихъ горестей и столькихъ слезъ, и что, оказавшись достойнымъ порицанія, оказался онъ такъ же и достойнымъ жалости!
Если вамъ нужны доказательства, прочтите, милостивый государь, сіи письма, которыя вамъ пов?даютъ участь Адольфа. Вы увидите его въ обстоятельствахъ различныхъ и всегда жертвою сей см?си
