- Пошли!
Но его ждал Фершо, и он только прошептал:
- Мы сейчас вернемся!
Ему хотелось ее поцеловать. Ей было страшно. Жалела, что не готова. Но было поздно - они ушли, дверь захлопнулась, и госпожа Снек буквально набросилась на нее с длинной речью по поводу неосмотрительности стариков, по поводу мании Фершо уходить из дому в самое непредвиденное время, скажем, в пять часов утра, когда она еще не встала.
Она сказала:
- Иногда мне кажется, что он что-то скрывает!
У Лины открылись глаза. Она тоже почуяла опасность, от которой сбегали, лучше нее оценив обстановку, мужчины.
- Я пойду им сказать, чтобы они вернулись.
- В такой темноте вы их вряд ли найдете.
Но она сняла с вешалки пальто, набросила на плечи, пренебрегая шляпкой, и вступила в темноту, встретившую ее потоками холодной воды. Она бросилась к газовым фонарям, раскачивавшимся вдали, вздрагивая всякий раз, когда ей казалось, что видит две знакомые фигуры.
Туфли ее промокли, ей было холодно, дождь затекал за воротник, струился по носу. Но она продолжала идти вперед, вдыхая запах соленой воды, теряясь в незнакомых улочках, заглядывая в витрины, в том числе маленького кафе, в котором они прежде играли в белот. Затем она вернулась к дому госпожи Снек и, держась поодаль, убедилась, что в столовой никого нет. Вспомнив об 'Арно', она пересекла набережную, дошла до того места, где судно стояло прежде, и убедилась, что там его нет и что вместо него на причале покачивался маленький баркас. Она тихо позвала:
- Мишель!
Он не мог уехать без нее! Тут какое-то недоразумение. Они вернутся. Возможно, у них было какое-то дело?
Она увидела издали две фары остановившегося перед домом госпожи Снек автомобиля. Машина осталась у тротуара, а трое мужчин поспешно вошли в дом.
Что ей было делать? Неужели это полиция? Как предупредить Фершо и Мишеля?
Она бежала, останавливалась, снова бежала.
- Мишель!
Она молила его, она сердилась на него. Ведь он даже не поцеловал ее. Был в какой-то нерешительности. А раз так, значит...
- Нет! Быть того не может!
Она натолкнулась на какого-то высокого мужчину, который почти поднял ее с земли и поставил сбоку на тротуар, а потом еще не раз оборачивался в ее сторону.
Колокола пробили время, но она не слушала их. Где их искать? В городе или на стоянке судов? Она металась то в одну, то в другую сторону, упрекая себя за то, что так беспорядочно ищет.
А если все это плод ее воображения? Почему бы этой машине не подвезти к дому госпожи Снек загулявших моряков? Может, это простое такси? Петляя, она осторожно приблизилась к дому. В ту же минуту машина отъехала, но те трое остались в доме. Ей показалось, что шофер наклонился, чтобы ее рассмотреть.
Она страшно боялась наделать глупостей. Ей казалось, что теперь она отвечает за судьбу обоих мужчин, что от ее поведения будет зависеть их жизнь. Если она войдет в дом, ее могут оттуда больше не выпустить. Как же их предупредить?
Быстро пройдя мимо, она бросила через стеклянную дверь взгляд внутрь. В столовой все было на месте. Госпожа Снек, как обычно, вытирала клеенку тряпкой в красную клетку.
Куда делись те трое? Она была уверена, что они никуда не выходили. Может быть, сидели на кухне, как другие завсегдатаи?
Голос рядом произнес:
- Войдите!
Она вздрогнула. Рядом никого не было. Потом из темноты вышел мужчина. Ее мягко взяли за руку и подтолкнули к двери. Она спустилась по ступеньке. В слуховом окне мелькнуло чье-то лицо.
- На кухню!
И человек сказал, обращаясь к трем другим, не похожим на клиентов госпожи Снек:
- А вот и она!
И, оставив ее со своими спутниками, ушел, чтобы дождаться прихода Фершо и Мишеля.
- Входите! Садитесь. Не бойтесь...
Самый важный из них достал из бумажника фотографию Лины.
- Садитесь, мадам Моде.
- Вы думаете, что он нас узнал?
- Почти уверен.
- Поэтому вы захватили деньги?
Ведь в портфеле могли быть только пять миллионов и бриллианты, привезенные Фершо из Кана. Что означало только одно: они не вернутся к госпоже Снек, они не пойдут за Линой.
Мишель был мрачен, но смирился со своей участью. Он еще раньше смирился. Выбор у него был тогда, когда они трое стояли перед дверью и ему достаточно было сказать:
- Пошли!
Фершо не стал бы возражать. Он даже удивился, видя, что Моде оставляет Лину одну в доме.
- Нужно поскорее найти корабль. Сегодня днем из окна я обратил внимание на испанское судно, готовое сняться с якоря. Вы приняли твердое решение, Мишель?
- Да.
- Я знал, что вы меня не предадите. Хотя вполне могли это сделать. У вас все еще есть на это время. Вот, держите, это портфель со всем нашим состоянием.
Они шли быстро. С чего это Фершо заговорил, да еще в такой, не свойственной ему манере?
- В ваших интересах несомненно было бы оказаться на другой стороне. Ведь меня преследуют, мог у г схватить. У вас же нег никакой гаранши, что я не захочу расстаться с вами, оставив с носом. И все-таки вы следуете за мной. Я знал, что так и будет. Послушайте, Мишель, встретив меня, вам подвернулся невиданный шанс. Вы молчите?
- Вы правы. Фершо засмеялся:
- Бросьте дуться. Это артачится ваша гордыня. Не потому ли, что я вам сказал...
- Это не то судно?
Мишель указал рукой на корму с трубой, опоясанной бело-красной лентой. Он задал вопрос, чтобы покончить с экзальтацией Фершо.
- Вы подниметесь на борт один? Или мы пойдем вместе?
Почему бы не вместе? Теперь, конечно, когда портрет Мишеля появился в газетах, опознать их стало проще. Однако в том положении, в каком они находились, риск был не так уж велик.
Фершо пошел один. Не из чувства осторожности, а для того, чтобы оставить Мишеля одного с портфелем и искушением сбежать от него.
Моде это понял, но только пожал плечами. Он видел, как его патрон проскользнул по узкому трапу, услышал, как он стал кого-то звать:
- Есть кто-нибудь?
Затем он загромыхал по железной палубе, снова звал, открывая и закрывая металлические двери, ища матроса, которого нигде не было видно. Моде не тронулся с места. Дождь бил его по плечам, по голове, и, казалось, этот дождь укрепляет его дух.
Если бы его спросили, отчего он пожертвовал Линой, ему было бы трудно ответить. А ведь он сознательно пожертвовал ею, страдая от этого и зная, что будет еще страдать. Но без этого страдания все стало бы бессмысленно. Их разрыв должен был носить четкий и болезненный характер.
Теперь он стоял один. В руках у него было целое состояние. Но он не двигался с места. Не испытывал никакого искушения уйти, хотя сделать это было очень просто. Бельгийская граница находилась в
