первым предложив перейти на 'ты'.
И тем не менее Моде чувствовал себя не в своей тарелке. Он был неприятно удивлен в первый день, увидев, что Фсршо не разыскивает его. Дабы не быть замеченным, он послал сначала Голландца Суску пошататься вокруг дома.
Со своим безразличным ко всему видом тот сообщил, что старик, по-видимому, болен, потому что заметил на веранде медсестру в синей наколке.
Мишель был уверен, что Джеф, как обычно, внимательно наблюдает за ним. Но теперь в его взгляде было что-то неприятное: бельгиец посматривал на него с тем же видом, что и Фершо.
Впрочем, не совсем тем же. Взгляд Фершо с самого начала был полон волнения, иногда в нем мелькала улыбка, если только вообще можно было говорить об улыбке у Фершо! Человек из Убанги узнавал в секретаре свои черты в молодости.
Но было между ними и что-то общее. Как и Фершо, Джеф был неразговорчив, с явным пренебрежением относился к социальным условностям. Оба они испытывали полное безразличие к одежде, словно нарочно стараясь выглядеть грязными, вызывающими отвращение, дыша прямо в лицо собеседника.
- Теперь ты даже из вежливости не сможешь отступить!
Оба они не отличались особой вежливостью. Не говорили 'здравствуйте' или 'доброй ночи'. Иной раз Джеф жал руки, в другой - и не думал обращать внимание на человека, который сидел у него добрый час. Изредка в кафе заходили приезжие.
- Официант! - звал кто-либо из них. И тот с тряпкой в руке, со спущенными на животе, вот-вот готовыми упасть брюками бросал им:
- Тут нет официанта!
- А кто обслуживает? Можно у вас поесть?
- Нет.
- Но ведь это ресторан?
Клиент косился на занятые столики, вдыхая аромат вкусной еды, доносящийся из кухни. Джеф не отвечал, даже не смотрел в сторону пришедших, ходил взад-вперед на своих больных ногах, покачиваясь, как медведь.
- Так есть здесь кто-нибудь?-нетерпеливо взывал клиент.
- Вам же сказали - нет.
- Значит, здесь нельзя поесть?
- Нет. Я уже сказал вам - нет.
Разве Фершо не поступал точно так же? Быть может, в действиях Джефа было больше позы. Поэтому он не мог сдержать ликующую улыбку, подмигивая своим.
Как и Фершо, он тоже держал Мишеля на коротком поводке. Сейчас он позволял ему прохаживаться по кафе. В своей безупречной белой паре (Мишель ежедневно надевал свежий костюм), в синем в горошек галстуке и белых замшевых туфлях, придававших легкость походке, он распространял запах лосьона. Свеженаманикюренные ногти отливали блеском. Он казался непринужденным, удовлетворенным своим отражением в зеркалах, и тем не менее его не оставляло чувство неловкости, от которого никак не удавалось освободиться.
Он не уходил нарочно. Ему нужно было объясниться с Джефом. Пусть тот раз и навсегда скажет ему, что думает. Тогда посмотрим.
- Ты чем-то обеспокоен?
Тот вздрогнул, словно Джеф угадал его мысли.
- Что вы сказали?
- Ты обеспокоен тем, что старик не скулит под дверью и не молит тебя вернуться к нему?
Это было так и не совсем так. Но Джеф сбил его с толку. Хотя и не слишком.
- По мне это одно и то же,- возразил он.
- Что значит, одно и то же?
- А то, как он себя ведет. Старик хитер, как обезьяна. Он понял, что скулить под дверью бесполезно. Тогда он решил пойти козырем... Вызвал медсестру, словно действительно болен. Весь день лежит на веранде, нанял прислугу. Всю квартиру перевернули вверх дном, и...
- И ты психуешь!
- Нет.
Он лгал. Он действительно психовал. Ему хотелось узнать правду. Утром, боясь, что его узнают, он несколько раз прошелся вдоль бульвара по тротуару со стороны негритянского квартала. И издалека понаблюдал за верандой. Он видел ходившую туда-сюда медсестру, хорошо заметную в своей синей наколке, которую Фер-шо пригласил из американского госпиталя в Кристобале.
Как это было непохоже на старого каймана! Каким несчастным он должен был себя чувствовать в компании двух женщин!
- Знаешь, что мне не нравится в тебе, малыш? Ты неискренен.
Мишель увидел в зеркале, что покраснел, как рак. С этой способностью краснеть, как во времена, когда он лгал матери, ему никак не удалось справиться. Однако это вполне согласовывалось с выражением искренности, почти наивности, которые были на его лице, когда он хотел. Например, когда заплакал в каюте госпожи Лэмпсон. В такие минуты он был обезоруживающе искренен. Мистрис Лэмпсон попалась на удочку и так разволновалась, что сама едва не зарыдала.
Джефа провести было труднее. Однако он произнес слова, которые Мишель ждал от него. Теперь было ясно, отчего, несмотря на все его усилия, они отказывались совсем впустить его в свой круг: он был неискренен.
Ему была достаточно хорошо известна манера Джефа и его приятелей выражаться, чтобы должным образом оценить смысл этого слова. Речь не шла об искренности во время разговора. То же слово Джеф употреблял и в другом значении. Он мог бы, например, сказать, что Мишель не отличается прямотой характера, что ему нельзя доверять и что он способен, вопреки чужим и своим собственным интересам, идти извилистым путем.
- Отчего же я неискренен?
- Разве сам не видишь?
- Потому что бросил старика?
Неужели Джеф, непременный участник всех грязных махинаций в Колоне, станет упрекать его за отсутствие благодарности к патрону, которого сам именовал старым кайманом? Или в отсутствии сердечности?
- Я говорю, что ты неискренен, потому что ты неискренен. Скажем, сейчас ты сам не знаешь, на какой ноге танцевать. Ты пришел к нам, потому что не к кому было идти. Но ты неискренен с нами. Наступит день, когда ты станешь говорить о нас те же гадости, какие говоришь о своем патроне.
- Я не говорю гадости.
- Но ты же оставил его подыхать одного.
- У него достаточно сил, чтобы справиться и без моей помощи.
На мгновение его пронзила неожиданная мысль. Ему показалось, что хитрый великан сам вызвал его на объяснение, и теперь вел игру в нужном направлении, то есть затеяв разговор о Фершо.
Всю жизнь он попадал в подобные ситуации. Интуиция его не обманывала, но он отказывался прислушаться к ней, увлекаемый собственным темпераментом, а может быть, по молодости лет.
- Если бы вы его знали...
- Обрати внимание, я ни о чем тебя не спрашиваю.
Джеф презирал его-Моде был совершенно уверен. И это как раз больше всего мучило его. Подобно Фершо, тот обнаружил у него неприятные черты характера. Но Фершо не демонстрировал свое презрение, а лишь становился печален.
Теперь Мишель еще лучше понял, что общего было между этими двумя людьми: оба отличались прозорливостью, холодной прозорливостью и видели его нутро, обнаруживая вещи, которые Мишель не хотел никому показывать. И тем самым походили на его мать, которая не давала спуску, уличив сына в грязных или двусмысленных поступках.
Красный от стыда, он непременно хотел оправдаться, любой ценой завоевать уважение бывшего
