- Вы думаете, что я из-за денег...
- Я ни о чем не думаю, малыш. Однако, видишь ли...
Он смолк.
- Так, однако, - что?
- Ничего.
Джеф предпочел промолчать. Может быть, ему еще не все было ясно. На его лице появилось то же выражение печали, которое появлялось у Фершо, но не сентиментальное, а более отстраненное, беспричинное.
- Если бы я был уверен, что он действительно болен... Так нет же! Это не так. Я чувствую - он играет комедию, но не желает унизиться, чтобы прийти за мной сюда. Наверняка решил, что, заметив в доме медсестру, я тотчас примчусь к нему.
Почему Джеф даже не пытался успокоить его хоть словом? Мишель ждал от него только этого. Бельгийцу достаточно было сказать:
- Ты прав. Или:
- Я тебя понимаю.
Но он молчал. Покачиваясь, прошелся по кафе на больных ногах, чтобы заглянуть в кастрюли.
Правильно ли поступил Мишель, рассказав все? Но тот о нем совсем забыл, и он не знал, что теперь делать. Еще раз взглянув на себя в зеркало и поправив галстук, он пошел вверх по лестнице.
Рене вернулась не поздно, потому что пассажиров в Колоне не оказалось, а экипажи грузовых судов не заходили в 'Атлантик'. Набросив пеньюар, она стояла за закрытыми жалюзи окна.
- О чем вы так долго разговаривали?
- Мы поболтали.
Это ее не убедило. Их долгий, смутно доносившийся разговор, напоминавший жужжание больших мух, заинтриговал ее. Ей ведь было известно, что Джеф не любит Мишеля, и она наверняка знала все, что они говорили за его спиной.
- У тебя усталый вид.
- Нет.
Все вышло не так, как ему хотелось, и он был раздосадован. Но на что он рассчитывал? Прежде всякое принуждение со стороны Фершо вызывало у него одно раздражение. И он воспользовался первой же возможностью, чтобы от него освободиться. Возможно, во время их стычки в 'Атлантике' он еще не отдавал себе отчета в этом. И не удержался тогда от того, чтобы не покрасоваться перед американкой и Рене. Но разве та, улыбаясь и, казалось, поощряя, не стала для него теперь якорем спасения?
Живя у Фершо, он стоял на месте. А ему хотелось идти вперед. Он знал, в какой мир желал попасть - мир мистрис Лэмпсон и обитателей вилл Кристобаля, мир 'Вашингтона', теннисных турниров и чемпионатов по бриджу и поло.
Для того, чтобы открыть свои козыри, ему нужно было время, несколько недель, не более... За три дня он отправил авиапочтой четыре длинных письма мистрис Лэмпсон. Он был уверен в себе. Почти уверен.
Так неужели его не могли пока оставить в покое!
- Ты чем-то раздражен? Джеф сказал тебе что-то неприятное? Ты ведь знаешь его. Он делает это нарочно. Да и ведет себя одинаково со всеми. Не обращай внимания.
- Не в том дело.
- А в чем?
Он присел на край раскрытой постели. Стоя напротив у зеркала, Рене причесывалась.
- Мне надо чем-то заняться, - сказал он наконец, вынимая сигарету.
- Что ты хочешь этим сказать?
- Я не желаю жить вот так. Конечно, она его поняла. И, стараясь быть ласковой, спросила:
- Ты несчастлив?
- Напротив. Ты такая милая.
Хорошо было с ней: ни тому, ни другому не требовалось говорить о любви. Они нравились друг другу. Им было хорошо вместе. Но ни одному из них и в голову не могло прийти, что это навсегда.
- Напрасно ты волнуешься. Потерпи. Относись спокойно к тому, что говорит Джеф.
И продолжала, держа шпильки в зубах:
- Ты ведь не такой, как все они. Они это чувствуют. И стесняются.
Да, она была милая, делая все от нее зависящее, чтобы придать ему самоуверенности, но не знала всего.
Разумеется, он был не такой, как они. Джеф дал ему это почувствовать довольно грубо. Только разница, на которую тот указывал, была со знаком минус, а не плюс.
- И все же я поищу работу.
Но ее невозможно было найти. И он это сам знал. По крайней мере, для него ее не было. Не мог же он поступить продавцом или служащим в магазин! Ему ничего не оставалось, как только искать что-либо вокруг порта или в кафе, по примеру бедняги, которого прозвали Профессором.
Это был высокий худой парень, вероятно, туберкулезник, очень образованный, приехавший однажды в Кристобаль с богатой бразильской семьей, в которой служил воспитателем детей. Бразильская семья уехала дальше Говорили, что Профессор отстал от судна. Так или иначе, он остался на суше. Мишель подозревал, что тот поступил так нарочно, испытывая отвращение к жизни, которая ждала его в доме богатого кофейного плантатора.
Иногда его можно было увидеть у Джефа. Но не надолго. Он знал всех, со всеми здоровался, выпивал в охотку рюмку, но ни с кем не сближался, был всегда один, вел жалкую и трудную жизнь.
Как только прибывало судно, он среди первых поднимался на борт, расталкивая локтями местных, предлагающих свои товары.
Одевался Профессор, как пассажиры. Выглядел очень порядочным, застенчивым молодым человеком. Бродил по палубам и коридорам. Стюарды его знали, им было известно, что он говорит на четырех или пяти языках и честен.
Поэтому его представляли кому-нибудь одному или группе пассажиров. Он носил очки с толстыми стеклами, которые вынужден был снимать, чтобы протереть красные глаза. Он очень потел, его руки, в которых он вечно держал платок, всегда были влажные.
В отличие от себе подобных, которые встречаются в любом порту, Профессор не пил. Водил пассажиров по магазинам и улицам, показывал им город, советовал, где что купить, причем делал это серьезно, со знанием дела, немного стесняясь, словно выполнял кабинетную работу.
Все это неизменно заканчивалось в ночном кабаре, где он скромно сидел на своем месте, пока клиенты веселились до упаду.
Поначалу он никак не решался брать проценты с тех женщин, которых по его совету приглашали за столик, или когда водил кого-то в особый квартал. Но постепенно привык.
Бывало, что он хорошо зарабатывал, и тогда исчезал. Сначала думали, что он ездит в Панаму или еще куда-то к любовнице. Но все оказалось куда проще. Он запирался у себя в негритянском квартале, и в его доме
редкие гости с удивлением обнаруживали горы книг, даже на полу.
Вот о нем-то и подумала Рене, когда Мишель объявил, что хочет поискать работу.
- Видишь ли, Мишель, - мягко сказала она ему, - я думаю, ты зря вечно бываешь недоволен настоящим. У тебя вид человека, который готов броситься вперед. Сейчас нам обоим хорошо вместе. И я была бы огорчена, уверяю тебя, если бы осталась одна. Держу пари, что ты опять бродил около дома бывшего хозяина.
- У меня нет никакого желания вернуться к нему.
- Так в чем дело?
Она не могла понять его. Ни Рене, ни Джеф, ни даже Фершо не понимали его. Лина тоже. Что касается матери, которая считала, что хорошо его знает, то она и представить себе не могла, кто он в действительности.
Каждый видел одну черту его характера, и только ее. По мнению матери, он был способен на все ради
