Нет, он был не нужен, и с раннего утра отправился на почту, скорее, по привычке, чем в ожидании письма: авиапочта по средам не поступала. Как и накануне, он всюду безуспешно искал Суску.
В двух шагах от почты находился маленький бар, который держал итальянец и куда Мишель имел обыкновение забегать, чтобы перехватить первую за день рюмку спиртного. Он чуть было не поступил так же, но за несколько шагов до выкрашенной в зеленый цвет двери замер.
Пить было нельзя никоим образом! А его мучила жажда. Ни разу в жизни ему так не хотелось выпить. В самый неподходящий момент у него перехватывало горло, и он не мог даже проглотить слюну. Вот и сейчас, казалось, рюмка спиртного сможет облегчить ему жизнь. Он все же вошел в бар, оперся о стойку, но заказал лишь стакан воды.
На лбу и на верхней губе у него выступили бисеринки пота. Он улыбнулся знакомому хозяину бара.
- Как идут дела, Анджело?
- Идут, господин Мишель.
- Мы с патроном, вероятно, уедем из Панамы.
- Будет жаль.
Все шло своим путем. Он был спокоен. Говорил обычным тоном. Анджело не мог ни в чем его заподозрить.
- Ты не видел Голландца?
- Где-нибудь тут шляется, как обычно. Он похож на несчастье: с ним встречаешься чаще, чем хотелось бы.
Ну, не совсем все же так! Как назло, со вчерашнего дня его нигде нельзя найти. Лишний раз заходить к Джефу Мишелю не хотелось - тот еще мог ему понадобиться после. Впрочем, он убедился, что Суски там не было.
Схватив такси, Моде доехал до 'Вашингтона', где чуть было, как у Анджело, не попросил воды, но вовремя спохватился, что это показалось бы странным. Поэтому заказал обычное виски, а когда китаец- бармен отвернулся, слил его в кадку с растением.
Он полностью контролировал свои поступки. Раз двадцать, пятьдесят, может быть, сто за день, чувствуя, как у него перехватывает горло, он умудрялся тем не менее сохранять бесстрастное выражение лица.
Спазма в горле возникала при одной мысли об акте, который ему предстояло совершить и все подробности которого уже запечатлелись у него в голове.
Рассматривая этот вопрос с разных сторон, он пролежал большую часть ночи с открытыми глазами в двух шагах от спящего - или бодрствовавшего? - на веранде в своей походной постели Фершо. Ровный шум дождя сопровождал его размышления.
В результате ему стало ясно, что все придется проделать самому. Сначала он хотел все поручить Суске, рассчитавшись с ним подороже. Но для выполнения этого плана имелось препятствие. Суска увидит пояс и банкноты. Ведь надо было освободить труп от этого богатства, прежде чем уничтожить его. Голландец мог стать нежелательным свидетелем. Он оценит размер суммы. Кто знает, сколько он тогда запросит и даже если не потребует всего, не возникнет ли у него искушение совершить еще одно убийство? Итак, Мишелю придется все проделать самому. Он все тщательно продумал и продолжал размышлять о своем плане во время ужина, когда остался с глазу на глаз с Фершо. Им подавала Марта. К счастью, она была замужем и не ночевала в доме. Иначе план Моде оказался бы под угрозой срыва.
Все должно было произойти в помещении квартиры. Увести Фершо куда-нибудь вечером не представлялось возможным. К тому же, принимая во внимание тот образ жизни, который у них сложился после примирения, не испытывал ли он некоторую подозрительность?
Стрелять тоже было невозможно: этот шум мог всполошить Вуольтов, находившихся под ними.
Проще всего было отравить Фершо. Но в этом Моде ничего не смыслил. А вдруг он начнет кричать, мучиться в течение многих часов? Да и где было достать яд, не вызывая подозрений и не рискуя быть потом опознанным?
Нет, от судьбы не уйти, это ясно. Придется убить старика своими руками с помощью какого-нибудь предмета-ножом или молотком.
Весь его организм приходил в смятение при мысли о том, что ему предстояло сделать.
Но никто ничего не замечал. Раз двадцать, пятьдесят ему хотелось выпить, но всякий раз он находил силы побороть это желание. И чтобы промочить горло, лишь выпивал немного воды.
Как нарочно, старик во второй половине дня диктовал дольше обычного. Наблюдая за тем, как тот, закрыв глаза, роется в своей памяти, Мишель с холодным любопытством, словно оценивая, разглядывал его. И отчего-то вспоминал трех негров и динамитную шашку.
Насколько тому было проще по сравнению с тем, что он собирался сделать. Да еще ему, Моде, надо было ждать сутки, прежде чем перейти к действиям! Да еще следовало обдумать все детали, чтобы избежать провала!
А ведь Фершо презирал его, считая свою привязанность к нему слабостью, почти пороком! Как бы хотелось ему крикнуть всем, Джефу и остальным, которые считали его ненадежным парнем, маленьким подлецом, да, как хотелось им крикнуть:
- Смотрите на меня! Вы не видите ничего удивительного? Так вот, я один готовлюсь выполнить необходимый акт. Не позднее этой ночи я убью человека!
В ящике шкафа лежал молоток. Когда он покупал шкаф у старьевщика, он оказался там чисто случайно. Мишель убедился, что Марта к нему не прикасалась. Зайдя на кухню, он еще раз пересмотрел ножи. Все они не очень годились, но могли понадобиться.
Беспокоило его теперь одно: он нигде не мог найти
Суску. И не удержавшись, зашел к Джефу. Спустя несколько минут тот спросил его:
- Что-то ищешь?
- Голландца.
Мишель выдержал взгляд Джефа. Это был вызов. Да! Он искал Голландца. Ну и что? Догадался ли Джеф? Тем лучше. Мишель его не боялся. Он знал, что тот не посмеет его продать. Если бы он имел слабость выпить, то наверняка сказал бы ему больше.
- Если он только не уехал в Панаму, ты найдешь его в районе рынка.
Мишель не пошел проведать Рене. С нею все было кончено. Он побежал к рынку, заглядывая по дороге во все кафе. Суски нигде не было.
Следовало вернуться домой к обеду. А потом с карандашом в руке дожидаться монотонной диктовки Фершо.
'Если он не уехал в Панаму...'
Моде ощутил холодный пот и страх, ужасный, невыносимый страх при мысли, что весь его замысел может пойти прахом. Если Суска в Панаме, ему не хватит сил проделать все то, что он задумал, после того как Фершо будет мертв.
Фершо мертв... Думая об этом, он не спускал глаз со старика, развалившегося в шезлонге. Тонкая, очень тонкая усмешка скользнула по его губам.
Были ли в жизни великого Фершо такие дни, как этот в его, Мишеля, жизни? На которого все поглядывали, как на никчемного молодого человека?
Вспоминая подчас свою жизнь в Африке, старик проводил рукой по лбу и вздыхал:
- Мне все стоило таких усилий, Мишель, всегда, всю жизнь...
Можно было подумать, что сумма этих усилий давит на него. Все существо его выражало такую усталость, что, казалось, Фершо только и мечтает о том, чтобы раствориться в небытии.
Нет, Фершо не пришлось пережить то, что выпало на его долю в этот день. Он весь взмок от пота. Костюм, который он не успел сменить, был перепачкан. В башмаки набралась вода.
В четыре часа старик все еще диктовал. Было почти пять, когда Мишель снова выбежал на улицу. В восемь он все еще искал Суску. Оставалось ровно двенадцать часов. Не ожидает ли его завтра утром, если все пройдет, как задумано, еще какая-нибудь неожиданность?
Не имея денег, а также из осторожности-ведь он мог и одолжить, как уже делал не раз,- Мишель не решился зарезервировать себе билет на самолет. А на дальних трассах часто не оказывалось свободных мест! Оставалось надеяться на везенье. Все должно было выясниться в последний момент.
