Мир сновидений

se oli kaunis karkeloihin,
minka piilotti povelle,
se oli kaupattu kananen.

Tuo oli tyhja Tyyrin tytti
kulki Herran huonehesen
iIman kukkaa. —
Impi rukka
istui itkien aholla.

Kulki Luoja kaijatieta
muodossa maallisen urohon.
«Mita itket impi rukka?»

«Tuota vaivainen valitan,
kun olen tyhja Tyyrin tytti,
vaha paimen pappilassa.»

«Miksi et mene kisahan?»

«Kuinkapa mina kisahan,
kun ei mulla kumppalia.»

Kukan antoi armo-Luoja:
«Sulho on sinulla suuri.»

Karkeli kylainen kansa
kummulla valilla vetten
auringon alimenossa;
siella Tyyrin tyhja tytti
suuren sulhonsa keralla.

Riensi riemuiten kotihin. —
Kukan katki lippahasen,
pani alie paanalaisen,
kun herasi, avasi arkun:
oli kukka kultalehti.

Tuosta tunsi suuren sulhon,
jonk’ oli kanssa karkeloinut
kummulla valilla vetten;
eika itkenyt enempi.

СТРАННЫЙ

Странный, матушкин любимец,
от рожденья испужался,
ужасы повсюду видел,
злых вокруг он видел духов,
доброго не замечал он.

Мать коров пасти послала.
Воротился пастушонок,
да чудной явился в избу —
волос дыбом, молит-просит:
«Ой, родная, не могу я,
скот пасти не заставляйте!
Черт стоял среди болота,
леший ржал в лесу сосновом,
по пятам гналися гномы,
Землевик вставал из кочки!»

Пастухом не быть парнишке.
Посылают порыбачить.

Парень с моря воротился,
бледный заявился в избу,
шепчет синими губами:
«Страшны жители чащобы,
но морской народ страшнее!
Наяву я видел Турсу[8]:
море надвое распалось —
на мели сидел Белесый,
Пустота внизу зияла!»

Никакой моряк из парня. —
Посылают на пожогу[9].

Воротился он с пожоги,
чуть живой явился в избу,
закатив глаза, поведал: