Они были одни, одни на клочке каменистой почвы. Сандра — на спине, Андрасси — полулежа на ней.
— Еще, — попросила она.
Перед этим, после ужина Форстетнер сел играть в шахматы с Сатриано. И тогда Андрасси вдруг сказал:
— Не знаю, что со мной такое. У меня болит голова.
— Это из-за погоды, — заметила госпожа Сатриано. — Хотите таблетку?
И Форстетнер присоединился к ней:
— Прими таблетку.
— Нет.
Андрасси стоял сзади Сатриано, напротив Форстетнера.
— Нет, — повторил он. — Я лучше пойду пройдусь.
Подавшись грудью вперед, склонившись над шахматами, Форстетнер поднял на него глаза.
— Это глупо, — проворчал он.
— Почему?
Они смотрели друг на друга.
— Почему? — повторил Андрасси с вызовом в голосе.
Выражение лица Форстетнера медленно менялось. В старых морщинистых чертах опять появилось что-то вроде тревоги.
— Лучше прими таблетку.
— Нет. Небольшая прогулка полезней любых таблеток.
Андрасси вышел. Он знал, что в этот вечер Сандра собиралась пойти с подругой в кино.
— Моя любовь.
— Мы будем жить вместе, правда? Всегда?
— Да, — ответил Андрасси.
Громкие голоса из фильма разрезали ночь, как простыню.
Он поджидал ее в нескольких шагах от ее дома.
Рамполло жили рядом с церковью, в одном из сводчатых переулков. Андрасси и раньше, когда Форстетнер посылал его в город, раза два или три, с превеликим удовольствием делал крюк, чтобы пройти мимо ее дома.
— Ты меня увезешь отсюда, а? В другое место, где нам не нужно будет прятаться?
— Да.
В переулке была стена, а в ней всегда открытая дверь, которая вела в тесный дворик… Андрасси замедлил шаг. Он заставлял себя идти медленнее. Если бы он повиновался инстинкту, то он, пожалуй, ускорил бы шаги. Он заглянул во двор. Над тремя горшками с геранью висело белье, маленькие детские вещи, рубашка, розовые трусики, может быть, трусики Сандры.
— Любовь моя…
— Я хотела бы быть с тобой совсем одна.
— Ты и так со мной совсем одна.
— Нет. По-другому.
Он ждал ее. Она вышла со своей подругой. С той же самой. Он направился к ним.
— Мне удалось вырваться.
На ее лице появилась широкая и свободная улыбка, ее ясная улыбка; глаза ее блестели.
— Сходи в кино одна, — попросила она подругу.
Это была идея Сандры пойти в парк, который называли «Садом Августа» и который находился над кинотеатром.
— Мы никогда не будем одни на этом острове. Нам нужно уехать.
— Но как?
Она провела рукой по груди Андрасси, под его рубашкой, легонько, словно пробежала птичка.
— Мы могли бы работать, оба.
— Для начала всегда нужно иметь хотя бы немного денег.
— А у тебя их нет?
— Нет, — ответил Андрасси.
Она немного приподняла голову и тоже укусила его в шею — это был уже настоящий, яростный укус.
— Ай, маленькая вампирша!
Его голос звучал весело. А голос Сандры был грустным. В нем слышалась какая-то тревога.
— Ты не мог бы их у кого-нибудь занять?
— Деньги?
Фильм должен был вот-вот кончиться. В тишине звучала щемящая сердце музыка, музыка смерти, музыка расставания. Мужчина уходил навсегда. Женщина обернулась еще раз. Ее глаза наполнились слезами. Андрасси наклонился.
— Сандра…
— Мой великан, — сказала Мейджори Уотсон. — Счастье мое…
В комнате Мейджори было темно, только пятно лунного света лежало на гладком полу.
— Есть такое, чего я не знала, — проговорила она. — Моя любовь…
Ее голос в темноте звучал тихо.
— Я люблю тебя, Станни.
— Но ты же ведь собираешься уехать.
— Без тебя моя жизнь была бы такой, как если бы я никогда не рождалась на свет.
— Но ты хочешь жить со мной, хочешь? — спрашивала Сандра. — Ты хочешь жить со мной? Скажи мне правду.
— Я хочу жить с тобой.
— И мы уедем?
— Когда-нибудь уедем.
— Всего несколько дней, Станни, — сказала Мейджори. — Всего несколько дней.
Это большое тело, это большое тело возле нее, такое длинное в темноте. Она прижалась к нему, уцепилась за него.
— Нет, нет, я не хочу расставаться с тобой.
— Но я приеду к тебе, дорогая. В Боулдер.
И Вос тихо засмеялся. Наверное, мысль поехать в Боулдер показалась ему смешной.
— Нет, — сказала Мейджори.
— Вот они, американки, — заметил Вос. — На Капри есть все, что угодно. А в Боулдере ты не посмела бы даже показать меня своим знакомым. Странное дело.
— О! Станни.
— Пустяки, дорогая.
Он обнял ее своей длинной братской рукой.
— Я сказал это просто так, чтобы посмеяться.
— Станни, — проговорила она.
Жалобным голосом, тонким протяжным голоском, как у девочки, затерявшейся в темноте, как у девочки, которую охватил страх, которая боится:
— Любовь моя, любовь моя, ты никогда не узнаешь, что ты мне дал.
И прижав лицо к его большой груди, к этому пространству, она заплакала.
— Мейджори!
— Я люблю тебя, я никого не любила, кроме тебя.
— Ты приедешь на следующий год.
— Нет.
— Как хочешь, — произнес Вос.
— Любовь моя, — сказала Сандра. — Ты меня любишь? Ты, правда, любишь меня?
