Техника безопасности для родителей детей нового времени

мистическая сила. А может не зря? Пока ученые в этом не разобрались, рекомендую родителям предельно бережно относиться к словам — основному мостику между вами и ребенком.

Мне пять лет. Я в Третьяковской галере с мамой. Я пом­ню зал с огромной картиной Васнецова. На переднем пла­не юноша в кольчуге с крестом, из груди торчит стрела. Я помню странное чувство, которое затопило мое существо и заставило несколько раз возвратиться к этой картине… Я все смотрел на юношу и… Позднее мама сказала, что я его ЖАЛЕЮ. Но тогда я не знал, как называется это пере­живание. Моя мама несколько раз пересказывала этот слу­чай, говоря о том, что мне было ЖАЛКО юношу. Так мне и запомнилось: то, что я испытывал тогда, называется сло­вом «жалость».

Слово (знак) и переживание совместились. Но может быть, я испытывал что-то иное? Большее? Может быть, те­перь это слово-знак сужает мои границы, задает некую про­грамму, снимая необходимость копаться в нюансах своих чувств. «Определить — значит ограничить», — писал В. На­боков.

Важно не то, что с тобой происходит, а то, как ты к этому относишься.

Способность и необходимость интерпретации появилась, наверное, как приложение к инстинкту самосохранения. Чтобы избежать опасности, нашему волосатому предку надо было вовремя и безошибочно интерпретировать образ, по­явившийся на сетчатке глаза.

Позднее, уже в безопасности пещеры, в окружении бра­тьев по разуму, было полезно правильно интерпретировать тот или иной жест вождя, человека крутого, скорого на рас­праву и, увы, немногословного. Вопрос о правильности ин­терпретации превращался в вопрос выживания.

Случай из жизни

Мальчишки забросили мяч в траву и попросили Светика подать его. Светик был рад оказаться полезным — еще бы, на него обратили внимание. Он зашел в траву и бросил им мяч. Вдруг замешкался, кричит мне: «Я обжегся о крапиву». В го­лосе — изумление, потом слезы. Идет ко мне, в глазах — оби­да. Он же сделал доброе дело, а получил боль. Мир неспра­ведлив?

Это, конечно, правда, но ее рано знать пятилетнему ре­бенку. Он будет бояться жить в несправедливом мире. Я по­дошел к сыну и деловым (а не сочувственным) тоном спро­сил:

— Где крапива?

— Вон там.

— Хочешь, я покажу тебе, как она жалит меня, а я терп­лю?

В Святославе борются жалость к себе и любознатель­ность. Я знаю, любознательность победит. Он кивает. Мы зашли в крапиву, и я сунул свою руку в гущу. Действительно было больно. Светик (обращаясь ко мне, но для себя): «Тебе больно? Но ты терпишь. Ты мужчина. Я тоже».

Он сам смог правильно интерпретировать опыт. Мне да­же объяснять больше ничего не пришлось. Пока мы гуляли, боль в обожженной руке заставляла его мысленно возвра­щаться к происшедшему; я видел, как он украдкой смотрит на свою ладошку, потом на меня. Осмысливает опыт и тер­пит, терпит…

Через два дня в доме, разыгравшись, налетел на кресло и больно ударился. Но первая мысль явно не о боли, а о том, не будут ли его осуждать. Смотрит на меня и морщится, по­тирая место ушиба. Я сочувственно качаю головой и пыта­юсь грустно улыбнуться, мол, ты и так все понимаешь…

Так вот, он тоже улыбается мне в ответ, пожимает плеча­ми и говорит: «Если бы я был девочкой, я бы сейчас заплакал, но мы мужчины и мы не плачем».

Эта часть Образа Мира у него описана, утверждена и не нуждается в пересмотре, значит, он будет действовать уве­ренно, не отвлекая энергию на преодоление сомнений.

В счастливой семье ребенок впитывает способы взаимо­действия с миром и интерпретации его результатов вместе с молоком матери. Обучаясь словам, он обучается мыслить в соответствии с этими словами. Так он выучивает описание мира, принятое в обществе и «образцы правильного поведе­ ния».

Когда воины Чингис Хана, набранные почти насильно из бедняков-пастухов и сбитые беспощадной дисциплиной в бессловесное стадо, шли на приступ, то чувствовали себя ге­роями, а не жертвами…

Опыт собственной интроспекции

В двенадцать, находясь у дедушки в Арзамасе, я руково­дил отрядом рыцарей, которые в дерзкой атаке опрокинули стойкое сопротивление отряда, собранного на соседней ули­це. А потом мы играли в футбол с ребятами из деревни, заби­ли гол, и нам банально, по-бытовому, «набили морды». Я с изумлением обнаружил тогда, что не могу сопротивляться. И не то чтобы страх сковал меня. Я просто впервые попал в такую ситуацию. Это была не игра в рыцарей, а реальность, совершенно по-иному окрашенная. И у меня не оказалось образа действий в этой реальности.

Сейчас я это хорошо понимаю. А тогда был просто шок. Я помню, что неделю боялся выходить на улицу, еще ме­сяц — уходить дальше своей улицы. Я даже не испытывал стыда, настолько был силен простой человеческий страх.

«Скользи», — говорила мне мама в детстве. Я не пошел мстить, так как хорошо осознавал свою слабость, но начал за­ниматься борьбой, чтобы перестать испытывать страх. Я за­хотел стать свободным. На первых порах мне понадобились сила мускулов и уверенность в себе.

Теперь я понимаю свободу как способность мыслить вне навязанных стереотипов, чувствовать не по заданной про­грамме. Судя по тому, как развивается человеческое сущест­во, этого от нас, в конечном счете, и добивается эволюция. Но первым шагом к внутренней свободе все-таки была реши­мость побороть простой страх.

Конечно, в моей жизни было много и побед, и пораже­ний, как и у любого. Но я сознательно искал в своих пораже­ниях луч надежды, каждый раз убеждая себя, что победа бу­дет.

Однажды мне приснилось, что за мной гонится некто. Помню ужас, который толкал меня вперед, вдоль каких-то высоких кустов, словно я пытался в них спрятаться. От это­го ужаса я и проснулся. Но, осознав, что это был лишь ноч­ной кошмар, я мгновенно заставил себя опять погрузиться в сон, вернуться на то же место и сказать самому себе, а мо­жет быть, тому, кто меня преследовал: «Я не убегал, я тебя заманивал» и броситься в атаку. Меня словно вышвырнуло из тоннеля, образованного кустами обратно, навстречу вра­гу. Кстати, образ врага не помню, по-моему, это был просто сгусток страха. Я рванулся в атаку так рьяно, что меня бук­вально выбросило из сна. Но уже с чувством победы и об­легчения.

Вы можете использовать магию слов. Например, когда внутренняя стихийная энергия бросает ребенка в бег по ледя­ной дорожке, вы не должны кричать ему: «Стой! А то упа­дешь!» От таких слов он, скорее всего, не остановится, а, мо­жет, и упадет. Куда разумнее крикнуть: «Держись! Не падать!»

И так каждый день, только так.

Понимаю, что думать о каждом слове, адресованном ре­бенку, трудно, но программа победы в подсознании вашей дочери или сына стоит того, чтобы за нее бороться.

ДУБИНКА ЭМОЦИЙ

Эмоциональная жизнь ребенка у открытых, оптимистич­ных, внимательных родителей похожа на уверенную прогул­ку по широкой ровной дороге, плавно поднимающейся вверх. В неблагополучной семье ребенок идет, как по горной тропе, спотыкается на порицаниях, сжимается на окриках, теряется при равнодушном молчании. Взрослые, работаю­щие с проблемным ребенком, должны контролировать про­ явление собственных чувств. Эмоциональная реакция, осо­бенно, непонятная ребенку, всегда очень болезненна и в ка­кой-то ситуации может нанести куда более глубокую душевную рану, чем физическое наказание.

Этого не случится, если вы будете следовать рекоменда­циям, изложенным в этой книге, и заблаговременно выстро­ите со своими детьми отношения доверия, искренности и любви. Только тогда вы будете в состоянии оказать реальную помощь юношам и девушкам в самые ответственные момен­ты их жизни.