из нашего же отряда выстрелил в него. Бесиа свалился. Когда наши увидели, что Бесиа упал, они смутились, смешались. Вдруг кто-то крикнул: «Сзади русские! Спасайся кто может!» Наши растерялись, кто бросился назад, кто в сторону. Ничего нельзя было разобрать. Когда все разбежались, я с товарищами бросился к раненому Бесиа. Мы подхватили его и скрылись в лес. В лесу нас застала ночь. Мы уложили Бесиа и остались караулить его. Плохо ему было в ту ночь, он стонал и просил пить. Сколько воды он выпил. Испугались мы, что не выживет он у нас.
— У него был сильный жар, — пояснил Георгий,— вот он и пил.
— На рассвете мы уложили его на деревянные носилки, подняли и двинулись дальше. Выходить на дорогу было опасно, мы шли лесом. К вечеру подошли к дому Бесиа. Его родители уже волосы на себе рвали, думали, что их сын убит. Когда они убедились, что он еще жив, они заплясали от радости. Уже недалеко от вашего дома нам встретился один из наших товарищей. Он нам рассказал, что все повстанцы разбрелись кто куда. Начались грабежи и разбои.
— Эти несчастные люди не знают, что им делать, — сказал Георгий. — Нет у них руководителей.
— Нечего удивляться, что начались грабежи, — проговорил Залика. — Ничего-то они не видали на своем веку, кроме насилия. Если барин живет разбоем, так и его мужик станет разбойником.
— А тот, кто крикнул, что русские идут на нас, тоже оказался из наших мужиков, — продолжал Симон. — Его зовут Джиджиейшвили. Когда наши отряды рассеялись, этот Джиджиейшвили побежал прямо к озургетскому начальнику и поздравил его с победой. «Это я, де, страх нагнал на мятежников из усердия перед вами,— сказал он.— А теперь жду за это награды от вашей милости». Но начальник не поверил ему и запер предателя в темницу.
— Оплошали мы, нам самим следовало его убить! Это он погубил наше дело! — тихо произнес Бесиа, кусая (губы от боли.
— А где бродят наши крепостные? — спросила Тамара.
— Где бродят? Да завтра, послезавтра все сюда явятся, некуда им больше итти! — ответил Симон.
— Зачем мужикам выступать против русских?— произнес Залика, выколачивая пепел из трубки.— Разве до их прихода крестьянам жилось лучше? Вы молоды еще, не помните, а я знаю. Никогда у мужика не было человеческой жизни. В старину наши цари и князья постоянно враждовали друг с другом и разоряли мужиков. Когда они довели крестьян до полной нищеты, кар-талинский царь Георгий передал свое царство московскому царю. Тогда князь Гурии Гуриэли Мамиа призвал к себе епископа Джуматского и одного инока и спросил их: «Не слыхали ли вы, каковы московские люди?» Инок был (человек очень образованный, он сразу ответил Гуриэли, что в книге Андрея Салоса написано: «В северной стороне живут люди светлые и называются они руси, и покорят они множество стран».
— Кто они, православные или нет? — спросил Гуриэли.
— Руси православные,— ответил инок.
— Хорошо ли будет передать нашу страну им? — спросил Гуриэли.
— Хорошо,— ответил инок.
— Этот инок — пророк. Надо положиться на него,— сказал Гуриэли, послал человека в город Тбилиси к начальнику русского войска и объявил ему:
— Попроси вашего царя принять нашу страну под свое покровительство.
— Кажется, бальзам немного успокоил боль у Бесиа,— сказала Тамара, заметив, что Бесиа уснул.
— Господи, поправился бы он поскорее! — вздохнул Симон.
— Не огорчайся, рана не опасна, он выживет,— сказал Георгий.
— Я люблю его больше своих братьев и боюсь за его жизнь,— сказал Симон.
— Начальник русских войск уладил дело,— продолжал Залика, — и русский царь пожаловал Гуриэли чины, саблю и грамоту. Когда я учился у священника в Джумати, я видел ту грамоту, переведенную на грузинский язык. Я описал,ее и выучил наизусть. Если хотите, могу прочитать ее вам.
— Пожалуйста,— сказал Георгии.
— Вот как звучала она в переводе,—начал Залика; «Владетелю княжества Гурийского, подданному нашему, кавалеру ордена святой Анны первой степени, полковнику Мамиа Гуриэли наша императорская милость. Ведая о верности вашей нам и нашему высочайшему трону, мы удовлетворяем желание ваше, изложенное в препровожденном на наше имя прошении вашем. Утверждаем и признаем вас наследником и владетелем княжества Гурийского, отныне находящегося в подданстве и под покровительством высокого Российского государства. Обещаем вам и вашим наследникам нашу императорскую милость. Подписанное вами прошение, сопровождаемое дословным русским переводом, благосклонно принимаем и утверждаем навеки нерушимым словом, как от нашего имени, так и от имени высочайших наследников наших. Дабы подтвердить ваше княжеское достоинство, жалуем вам саблю и знамя с гербом Всероссийским, которым надлежит быть хранимыми во дворце вашем, а достойным наследникам вашим приказываем в знак верности испрашивать от нас высочайшую грамоту, подобно вам даруемой по нашей императорской милости. Отныне вверяю вам править народом княжества Гурийского миром и справедливым судом вашим. Знаем и верим, что вы и наследники ваши, исполняя волю нашу, будете пребывать в твердой верности нашему императорскому трону и российскому государству. В знак нашей императорской милости к вам и народу гурийскому даруем эту императорскую грамоту, подписанную собственноручной нашей рукой с приложением государственной печати. В столичном граде святою Петра, числа восьмого февраля, от рождения Христова в год тысяча восемьсот одиннадцатый, царствования же нашего в год одиннадцатый. Александр Первый. С подлинным верно. Граф Румянцев».
— Поразительная память у вас, словно книгу держите в руках и читаете,— заметил Георгий, когда Залика закончил свою речь, произнесенную без запинки.
— Здорово отколотил, будто молитву! — одобрил Симон, не поняв смысла половины слов Залики.
— Хорошая молитва! — пролепетала Тамара сквозь сон. Она и вправду приняла императорскую грамоту за молитву.
— А потом,— продолжал Залика,— когда Россия забрала нашу страну в свои руки, Давид, сын Мамиа Гуриэли, поступил на русскую службу. Но скоро умер. С той поры нашей страной правят русские. Чего же требуют от них теперь крестьяне? Если бы они находились под властью нашего князя Гуриэли, их за это время раз двадцать успели бы разорить и опустошить. А в руках русских они невредимы. А что их обложили налогом, так как же иначе? Как будто мужик» раньше не платили налога князю и оброка помещику.
— И прежде крестьянам плохо было, и теперь не хорошо,— сказал Симон с грустью.
— Прав Залика,—проговорил Георгий.—Крестьянину теперь даже лучше, чем было раньше, при наших независимых князьях. Но хорошо ему может стать только после уничтожения крепостного права. С крепостным правом крестьянин должен бороться сам, не рассчитывая, что ему поможет царь или князь.— Георгий посмотрел на свои часы.— Четыре часа осталось до рассвета, пойду спать. А ты, Тамара, присмотри за Бесиа.
Георгий поднялся.
— Симон, пойдемте со мной, отдохнете в моей комнате,— предложил он Симону.
— Спасибо! — почтительно поклонился Симон.— Я сегодня не могу оставить Бесиа.
— Тогда Тамара вам постелить Спокойной ночи! Георгий вышел, за ним последовал Залика.
Тамара поправила постель Бесиа, потом ласково разбудила его.
— Как ты себя чувствуешь? Меньше болит рана?— спросила она, наклонившись над ним.
— Не так ломит и от сердца отлегло.
Бесиа едва приоткрыл глаза и снова заснул. Но Тамара опять растолкала его.
— А есть не хочешь? — спросила она.
— Нет,— ответил Бесиа, засыпая.
— Спи спокойно. Симон покараулит сегодня у твоей постели.
Тамара приказала не гасить ночью свечу и ушла спать. Симон сел у постели больного. Но через полчаса усталость одолела его, и он прилег.
IX
