ставлю на стол и принимаюсь есть. Вскоре, с другой стороны стола, пристраивается Федор. У него какая-то каша. Гречка не гречка — что-то клейкое, серое и довольно неаппетитное на вид. Посередине стола лежит нарезанный мною хлеб, Федор машинально потянулся к куску, но отдернул руку и глянул на меня. Я молча хлебаю суп да поглядываю в разостланную на столе газету.
Поели, убрали посуду, чуть посидели и пошли к бревнам. Мы уже закончили навес и начали строить столовую. Работаем молча, Федор поднимает пилу, я сразу же берусь за другую ручку, и начинаем пилить. Обычно, когда я не мог продернуть полотно или клонил его не в ту сторону, он ворчал и, случалось, матерился. Теперь же только поднимет голову и ждет, когда я исправлюсь. Раньше мы советовались, какое бревно положить, какое оставить на потом, нынче все решает Федор. Он облюбовывает бревно, а я стою и наблюдаю, словно все это меня не касается.
Через каждый час работы у нас принято делать небольшой перекур. Здесь же ворочаем чуть ли не до полдня. Наконец я не выдерживаю, кидаю: «Хватит, что ли?» — и ухожу в вагончик. На плите в чайнике давным-давно поигрывает пузырьками кипяток. Завариваю его и, прихватив пару кружек и горсть конфет, возвращаюсь к Федору. Тот делает вид, что мой чай его не интересует. Тешет себе бревно, от усердия не отрывая от него глаз. Наливаю обе кружки, одну пододвигаю Федору. Он какое-то время машет топором, наконец откладывает его, тянется за конфетой, потом так же неторопливо берет кружку и принимается студить чай. Глянул на меня, улыбнулся, еще мгновение, — и он заговорит. Мне это ни к чему, поднимаюсь и иду в вагончик. Стоит нам помириться, через день-два все начнется сначала. Если случится попутка, уеду в совхоз. Пусть Шурыга сам разбирается. Может, он с Федором и споется, а мне эти песни ни к чему. Сую в карман кусок хлеба, прихватываю фонарик и ухожу.
В тайге совсем пусто. Сквозь долетающий от Чилганьи рокот воды прорывается свист поползня, где- то в распадке паникует дятел-желна. Обычно за каждым дятлом летает эскорт синиц в надежде поживиться у его стола. За желной же не летает никто — слишком криклив.
Сначала дорога идет рядом с Чилганьей, затем огибает похожую на скифский курган невысокую сопку и прижимается к широкому, но мелкому ручью.
На выглядывающем из воды камне сидит оляпка. Камень схватился ледяной юбочкой и издали походит на хрустальный цветок. Чуть дальше вдоль ручья еще несколько камней, но на них льда нет. Интересно, оляпка выбрала похожий на цветок камень специально или это у нее получилось ненарочно?
Интересно, что сейчас делает Федор? Наверное, ушел снимать капканы. Хотя вряд ли. Этот будет заниматься своим промыслом, пока Бобков не схватит его за шкирку. Если удастся уехать в совхоз, потребую у Шурыги, чтобы немедленно забрал Федора отсюда. Поймается с соболями или еще с чем — будет всем неприятность. И мне, и бригадиру, да и остальным косарям тоже никакого доверия. Надо же так обнаглеть — ехать в тайгу и не взять куска хлеба.
Вечереет. Возвращаться в вагончик не хочется, но надо. Заливаю костер, бросаю последний взгляд на пустую дорогу и направляюсь к Хилгичану.
Дружненько так сидим у стола и завтракаем. У меня макароны по-флотски, жареная рыба и кофе. У Федора снова какая-то темная смесь, от которой по всему вагончику несет рыбьим жиром. Уж не из комбикорма ли он ее варит? Привез для Найды, теперь употребляет сам. В комбикорм для цыплят добавляют рыбий жир. Постой, но ведь туда же примешивают и толченое стекло! Нет, так нельзя. Мне ложка не лезет в рот. Выдергиваю тарелку из-под Федорова носа, вываливаю кашу в мусорное ведро и накладываю макарон.
— Давай ешь. Чего уж там, а то смотреть на тебя тошно, но при первой же возможности уедешь домой. Драться с тобой я больше не собираюсь, терпеть тоже не буду. Упрешься — покажу Бобкову ловушку, он тебя сам отсюда выдворит. Так что сегодня же снимай капканы и укладывай вещи…
И Федор засобирался домой на полном серьезе. Завернул в куски брезента, обвязал шпагатом и уложил в мешок топоры, ножовки, прочий плотницкий инструмент. Затем принес откуда-то два новехоньких огнетушителя и связку тонких лиственничных жердей. Все складывает возле вагончика и прикрывает толем. Время от времени он поглядывает в мою сторону и шевелит губами. То ли ругается, то ли это у него такая манера выражать свое недовольство.
Мне надоело сидеть без дела, я окликнул Федора и попросил взаимообразно бутылку водки. Он удивился и принес. Пока здесь Федор готовится к отъезду, схожу и поищу соседей. Не с пустыми же руками являться.
Вчера стояла хорошая погода, но ночью задул сухой морозный ветер, сбил с лиственниц остатки хвои и усыпал тропу ивовыми листьями. Небо оставалось по-прежнему высоким, но и неторопливо плывущие тучи, и само солнце, казалось, ветер душит промозглым холодом. Снега все не было, только колючие ледяные крупинки больно хлестали в лицо да на застывших лужицах надуло белые гребешки.
Я обогнул скалы, перебрался на другой берег Чилганьи и неожиданно открыл еще одну вырубку. Разбросанным по ней черным потрескавшимся пням, наверное, уже было за пятьдесят. Сердцевина у них давно выгнила, бурундуки натаскали туда семян шиповника, и прямо из пней выросли большие кусты. На них густо висят крупные темно-вишневые ягоды, и издали кажется, будто кто-то, забавляясь, расставил по вырубке красивые букеты.
Иногда среди пней встречаются кусты жимолости и красной смородины. Жимолость почти вся обсыпалась, но смородины оставалось еще очень много.
К протокам, где я когда-то разрушил перегородки, добрался только к обеду. В этот раз я не прятался. Шел себе по берегу, гремел галькой да крушил лед в лужицах, и, наверное, шум от моих сапог был слышен на целый километр.
В том месте, где сливаются протоки, появились два новых кострища и сделанный на скорую руку навес из веток кедрового стланика. Здесь же валялись три пустые консервные банки и пачка из-под сигарет «Ту». Кто-то провел у реки ночь, но когда это было — понять трудно.
Я немного отдохнул под навесом и направился вдоль левой протоки. Нерест давно кончился, из-за шуги ловить мальму нет никакой возможности, и, наверное, мои соседи давно сидят в поселке.
Но, оказывается, я не прав. Мои соседи продолжали промышлять мальму, если не с прежним успехом, то ничуть не с меньшей настойчивостью. Они соорудили новую перегородку, и разрушить ее можно было разве что бульдозером. От берега к берегу был перекинут толстый, привязанный за лиственницы трос. Во всю длину троса стояла высокая, сплетенная из проволоки сетка, которую обычно используют на заборы. И мне вдруг расхотелось искать своих соседей, хозяев перегородки, хотя они успели протоптать к своему жилью тропу.
Я постоял у перегородки и направился к себе. Стало очень тоскливо и захотелось увидеть Федора. Может, и на самом деле не стоит гнать его отсюда? Пусть только снимет капканы, и будем жить вместе, пока не поставим у Чилганьи сенокосный поселочек. Завтра же начнем строить баню с полком и обложенной камнями печкой.
На стане Федора нет, но, по всему видно, он где-то неподалеку. Возле вагончика лежит связка капканов, здесь же брошенный кое-как мешок с инструментом. Рядом куски брезента и обрывки шпагата. Такой беспорядок не в натуре Федора. Наверное, очень уж торопился разделаться с капканами, вот и оставил все как попало. Что ни говори, а устроили драку мы не совсем напрасно. Гляди, как зашустрил.
Растопив печку, отправился в палатку за картошкой и по пути наткнулся на довольно странное приспособление. Рядом с растяжкой, на припорошенной снегом земле, лежала длинная жердь с привязанной к ней косой. Нечто подобное я видел на картинках, где рисовали восставших против помещиков крестьян. Сегодня утром я несколько раз проходил здесь и ничего не было. Откуда же она взялась? Рассматриваю самодельное оружие, зачем-то пересчитываю тугие проволочные кольца, которыми коса прикреплена к жерди, и ничего не соображаю. Нужно проверить мешок с инструментом. Вытряхиваю его прямо на землю и вижу, что там не хватает топоров и ножовки. А ведь сегодня утром Федор при мне упаковывал все это.
Начинаю догадываться. Наверное, в одну из Федоровых петель попал олень, лось, а то и медведь, но ружья-то у него теперь нет, он и вооружился. Но почему Федор бросил уже готовую пику? Может, сконструировал более подходящее оружие или, пока он здесь возился, зверь порвал петлю и удрал?
На душе все тревожней. За это время можно смотаться бог знает куда, а его все нет. Приготовив обед, еще с полчаса шатаюсь по стану, затем торопливо съедаю тарелку ухи и отправляюсь на поиски Федора.
