приглашаю хозяев составить акт. Еще минут пять маячу у перегородки, затем прохожу с полсотни шагов. У берега выброшенная половодьем лиственница с множеством сухих веток. Рядом с нею две или три полугнилых коряги.
Костер разжигаю рядом с лежащей лиственницей, набрасываю в него целую гору сучьев, пододвигаю поближе тяжелую корягу, чтобы было на чем сидеть. Скоро пламя поднялось так высоко, что осветило стоящие по ту сторону протоки чозении. Я разулся и принялся сушить носки.
Сижу, подставляя теплу настывшие ноги, прикрываю лицо от летящих в глаза искр и время от времени кричу:
— Люди-и! Живой кто есть? Люди-и-и!
Мой голос сразу же вязнет, не отлетев, как мне кажется, и сотни шагов. В ответ только холодные снежинки в лицо да рокот воды у перегородки.
Я давно обсушился и начал дремать, когда за тальником забренчала галька и послышались голоса. Светает. Небо на востоке чуть побледнело, где-то в голубичнике отозвался куропач. В той стороне, откуда доносятся голоса, сплошная темень и мне ничего не разобрать. Наконец-то люди вышли на косу, сверкнули огоньками сигарет и направились к костру. Поздоровались за руку, познакомились. Лежащие в костре ветки вспыхнули. Тот, что назвался Виталием, невысокий, коренастый, с широким белым лицом. На вид ему не больше двадцати пяти. Алексей Петрович — мужик уже в годах. У него во всю щеку бакенбарды и, под стать им, роскошные усы. Лицо хитрое, глаза с живинкой. Виталий одет в стройотрядовскую штормовку, на голове у него вязаная шапочка. На Алексее Петровиче куртка из грубого сукна, какие у нас в совхозе выдают сварщикам, и солдатская ушанка со следом от звездочки.
— Что случилось? — спрашивает Алексей Петрович. В его голосе настороженность. Оно и понятно. Явился ни свет ни заря, разжег костер у самой перегородки и орет на всю тайгу. Я спешу развеять его сомнения:
— Я из совхоза. Мы здесь внизу стоим. Сразу за Хилгичаном. Сено будем на тот год заготавливать, а сейчас базу строим.
— Знаем, — кивнул головой Алексей Петрович. — Нас ваш кальмарист подвозил. Толстый такой.
— Правильно. Это друг мой Коля Мамашкин. Только он уже давно уехал, а здесь напарника медведь порвал.
— Как? — вскинулся Виталий. В глазах испуг.
— Да нет, живой он. Ноги сильно поранены, плечо и сзади. Наверное, что-то ел, а Калипух случайно наткнулся. Он и набросился.
Я не стал говорить правду. Им-то в конце концов какая разница?
— Где он сейчас? — поинтересовался Алексей Петрович.
— Там, на Хилгичане. Я его в вагончик перетащил, а лекарств у меня — анальгин и еще от кашля. Даже бинтов нет. Может, у вас?
Алексей Петрович повернулся к Виталию, какое-то время молча смотрел на него, затем достал сигарету, прикурил от уголька, сказал, непонятно к кому обращаясь:
— Самый никудышный человек, что сидит у костра, а прикуривает от спички. Таких сразу убивать нужно. Бобика там случайно не встречали?
Я непонимающе уставился на Алексея Петровича:
— Какого Бобика?
— Рыбинспектора. Плотный такой мужик на машине. Бобков фамилия.
— Был у нас на прошлой неделе. С ним еще молодой приезжал.
— Они, — согласно кивнул тот. — У нас они тоже на прошлой неделе шарились. — Посерьезнел, пригладил ладонью бакенбарды и продолжил: — Ну, добре. Давай, Виталий, веди человека в палатку, приготовьте что-нибудь на стол, да и отправимся. А я пока что гляну, что там нам бог в «морду» послал.
Палатка стояла на самом виду. Я-то думал, что мои соседи замаскировались так, что их днем с огнем не сыщещь, а они прятаться и не думали.
Уже достаточно светло, и я могу разглядеть прислоненные к растяжкам удочки, висящий на лиственнице умывальник, жаровню с шампурами для шашлыков. Чуть в стороне небольшой навес. Под ним вешала для рыбы. На крючках штук пять мальмин и с полсотни небольших хариусов.
Жилье у моих соседей довольно просторное. Внутри три деревянных топчана, печка, широкий стол, четыре небольших алюминиевых креслица. Все обставлено с комфортом.
Виталий возится у печки, я умостился в креслице и листаю журнал. Хочется спать, в голове стоит нескончаемый звон, состояние какой-то нереальности. Словно и все случившееся с Федором, и мои ночные скитания, и вот эта палатка существуют сами по себе, а я сам по себе.
— А вы не боитесь, что вас рыбинспектор поймает? — спрашиваю Виталия. — Или он сюда не заглядывает?
Виталий удивленно вскинул брови:
— А чего бояться? У нас лицензия на целую тонну. Правда, дали ее в поросячий голос. Рыба-то, считай, вся скатилась.
Я посмотрел на часы. Скоро семь. Как там Федор? Наверное, лежит, стонет и думает, что я удрал от него. Виталий перехватил мой взгляд:
— Да не переживай ты. Алексей раньше спасателем работал, он твоего друга в два счета заштопает. У нас в прошлом году одному ногу на лесоповале распустило. Алексей заделал — врачи руками развели.
Снаружи донеслись шаги, зашуршал брезент, и вошел Алексей Петрович. Посмотрел на меня, подмигнул:
— Сейчас перекусим и отправимся. Даже не представляю, как это можно под медведя врюхаться? Они же сейчас смирные, как ягнята. Вы в него не стреляли?
— Да откуда? Я его ружье еще три дня тому назад в щепки разнес.
— Подрались, что ли? — понимающе спросил Алексей Петрович. — А я-то вижу, вывеска у тебя подпорчена.
Виновато улыбаюсь и развожу руками:
— Да черт его знает как получилось? Он водки перебрал и пошел кулаками махать, а потом за ружье…
— Понятно. Геройские мужики. Я-то все собираюсь заглянуть в гости, да как-то не получается. К тому же Бобик возле вас все время крутится.
Позавтракали и все втроем отправились к Хилгичану. Оказывается, мои знакомые — артель лесорубов. Только их лесоучасток находится километрах в двадцати отсюда, а у Чилганьи у них как бы дом отдыха. Каждые два-три дня сюда приезжает новая смена. В поселок на выходные дни добираться далеко, а сюда в самый раз. В августе они достали лицензию на пятьсот килограммов мальмы, но уже давно всю отловили и сдали в торгконтору. Теперь вот решили поймать еще тонну, а рыба почти не идет. К тому же Бобков «строит всякие крючки».
— Идти-то она, конечно, понемногу идет, — заговорщицки подмигнул мне Алексей Петрович, — но, сам понимать должен, начальства-то у нас сколько. Тому икорки, тому балычок, третьему еще что. Лицензии-то оно достает нам не за красивые глазки. Ну, а из твоего Бобкова пена. Очень уж ему хочется доказать, что сверх лицензии еще кое-что имеем. Вот и выясняем отношения. Кстати, ты этого тракториста, что на «Кальмаре», давно знаешь?
— Прилично. Он из нашего совхоза. Мужик основательный. Теплица, свинарник, звероферма. В прежние времена обязательно раскулачили б. А так — выполняет Продовольственную программу. У него…
— Нет, я не в том смысле, — не дал договорить мне Алексей Петрович. — Понимаешь, он просил одного моего знакомого продать пару тонн мальмы для своих песцов. Обещал достать спальный мешок из гагачьего пуха и лодку, что выдают летчикам. Говорит, она чуть ли не в карман вмещается. Мой друг никак и не поймет, что он за человек? Сам понимаешь, с таким делом можно и в неприятность попасть.
«Вот тебе и Мамашкин! — подумал я. — Уже и к этим дотянулся». Но вслух сказал:
— Кто его знает. В поселке вроде бы никого не обманывал. Да и вообще, мужик он пробивной.
