И бумага та не пропала! И Алла не порвала. И Настька спаслась!
– Значит, можно считать, что она проникла на свою территорию? – глянув на Настю, пошутил мильтон.
– Спасибо тебе, Кузя, – сказал я.
– Хули на-ам, красивым па-арням? – произнес Кузя наш девиз.
Опьянев от собственного благородства, Кузя радушно пригласил весь милицейский состав на похороны матери, которые должны были произойти завтра именно здесь. Проводил ее, надо сказать, достойным поступком!
– Узнаете хоть, кто здесь жил! – со слезами в голосе произнес он.
Дежурный пообещал явку.
– Скажи дядям до свидания! – сказал Насте я. “Героизм” ее не будем поддерживать. Но “до свидания” не дождались от нее – лишь полоснула, уходя, взглядом.
Наше появление в Доме творчества прошло триумфально: чуть подвыпившие перед обедом родители детей зааплодировали; к ним присоединились и дети.
Тут стукнула дверь и под аплодисменты явилась приехавшая Нонна, выспавшаяся, веселая, абсолютно невинная. Умеет она проспать все плохое и явиться к хорошему. Как раз поняла, что аплодируют Насте.
– Видишь, Настя, я же говорила, что все будет хорошо! Ты со всеми подружилась!
Пребывание Насти в кутузке ускользнуло от нее. Впрочем, не будем и огорчать, пусть поет птичка.
Настя стояла мрачная: чего-то ей не хватало для полного торжества. И “оно” появилось! Вышел Тим. Подошел к Настьке.
– Молодец, Настька! Не продала! – хлопнул ее по плечу. И этот “хлопок”, понял я, теперь для нее дороже, чем все, что я сделаю и скажу.
Все вокруг оживленно заговорили. Все же Елово не зря во все эпохи считалось местом, где торжествовали профессиональная писательская честь и порядочность!
И прощальный костер, несмотря на запреты властей (надо признать, весьма робкие), все же вспыхнул – в аккурат напротив дачи, чуть не ограбленной. Кузя швырял драгоценные дрова охапками. Из-за них едва не разгорелся сыр-бор… но разгорелся костер!
– Остановись, безумец! – Я пытался его удержать. – Зима еще впереди!
– Уйди! – отпихивал он меня с пути. Для него это был языческий костер, память о маме. Огонь уже доставал небеса, загибался ветром. Как бы – теперь уже и нашу – дачу не запалить! А, неважно!
Удивительно, сколь высокие чувства рождает огонь! Все мы стояли вокруг костра, взявшись за руки, взрослые и дети, и среди нас не было мелких людей! Тени наши – выше могучих елей. Я нашел взглядом Настю: они держались за руки с Тимом, смеялись!.. Было в ее жизни счастье.
Утром мы разошлись на Финнбане (как называли мы Финляндский вокзал). Обнялись – давно не ведали такого счастья. Оказывается, дети могут не только огорчать, но и радовать.
Друзья наши уехали в метро, мы пошли по улице Комсомола на остановку трамвая.
Втиснулись в переполненный душный вагон. Настя была румяная, веселая. Трамвай, растянув пружины между вагонами, с натугой поднимался к Литейному мосту. И вдруг – замерзшая Нева уже белела за окнами – зрачки у Насти затуманились, потом закатились, и она грохнулась во весь рост в проход в бывшей материнской дубленке. Лежала бледная и бездыханная. Вздох, скорее крик, пронесся по вагону: только что стояла девочка, улыбалась!
Вожатая, даже не успев вникнуть, резко затормозила. Мы стояли в самом начале Литейного моста, где трамваи за всю историю никогда не останавливались (разве что от бомб), и эта необычность еще усиливала ужас.
Военный в каракулевой папахе и с медицинскими петлицами наклонился над Настей.
– Откройте двери, дайте воздуха! – крикнул он, и двери с шипением открылись. Влетела метель, и тревога, как я почувствовал, охватила всех: наши несчастья совсем рядом и только ждут!
Настины зрачки вплыли обратно.
– Все нормально, все хорошо, – пролепетала она.
И зрачки снова уплыли.
– Давайте туда ее, – кивнул медик. Вдоль набережной шли корпуса знаменитой Военно-медицинской академии.
С подножки Настя сошла сама, поддерживаемая нами, но на тротуаре опять отключилась – несли с военным по очереди. Летела метель. Трамвай медленно, словно тоже еще не очнувшись, поднимался на мост. Я проводил его взглядом. Да. Значимый состав! Хоть в музей. Вошли в него здоровыми и счастливыми, а вышли…
Роскошный подъезд. Отвели тяжелые двери и оказались в высоком гулком зале с бюстами великих. Вот, довелось. Сколько их, гениальных медиков. Сияют их лбы! А болеют люди не меньше. Но это гениям не в упрек, они герои. Даже наш майор, невысокий чин, но тоже, видно, светило, ни времени не пожалел, ни сил. Настьку увезли. Вернулся он один.
– Сейчас сделают томограмму мозга вашей дочери! – успокоил меня майор, но мне от его слов стало страшно. – Надеюсь, ничего серьезного! Ну, будьте.
– Спасибо вам!
Не знаю, сколько ждали. Вышел врач в нежно-зеленом комбинезоне и такой же шапочке.
