обижалась как бы на нас, а на самом деле, конечно же, не на нас. Тим бездействовал!
– Завтра подарок! – воскликнул я. Остальные не отреагировали: вопрос подарка и Настенькиного дня рождения их, похоже, не задевал.
– Что ж ты не предупредила-то! – минут десять спустя фальшиво воскликнула Алла. Как будто о дне рождения предупреждают! Настя расстроилась еще больше. А уж как завтра она расстроится! Такое ей выпало семнадцатилетие: нигде нету ни черта!
Мне тоже, кстати, расстроиться удалось: выдвинул кривой ящик стола – ссохшиеся листочки! Начало (и конец?) моего эпохального романа “Судьба Евлампия”. О бессребренике, что тут, на Щучьем озере, живет, с берданкой охраняет природу… Охранил? Сомневаюсь.
Зато в шкапчике нашел пустую бутылку из-под водки, более выразительный, как сейчас называют, артефакт, вставленную почему-то в коробку от каши “Геркулес”. Так сказать, форма и содержание. Задумчиво опрокинул бутыль, не вытекло ни капли. Нонна, что интересно, зарделась. И что самое скорбное – Настя тоже. А на самом деле это мы ее с Аллой распили, когда остались тут с детишками вдвоем. Кузя это как-то просек, набычился. Какая емкая бутыль! Но – высохшая!
В общем, каждому сыскалась вина. Только Тим презрительно морщился, нетерпеливо переминался: что теперь значит весь этот хлам?
– Ладно, пошли! – Я шагнул к двери с ключом наперевес. Ностальгировать надо в меру. Запер этот ящик Пандоры, наверное, уже навсегда.
За Аллой потянулись на воздух все. Только Кузю никак не вытащить: ходил по коридорам, прислушивался к скрипам.
– Все же на ходу, можно поправить, – бормотал, крепко завороженный здешними перспективами.
– Скажи, что ты тут собираешься строить? – Остался с ним только я, верный друг.
Кузя посмотрел на меня диковато:
– Новую жизнь!
Ночью спали так себе. Они в комнате, мы на террасе. Холодно, жестко. Но главное – мысли. От них не уйти. Что я подарю ей на семнадцатилетие? Важнейшая дата!
Вещь? К вещам она почему-то равнодушна. Как и Нонна. Но у той в пору молодости и красоты наряды были. А этой словно все равно. Странная девочка. Да и не на что покупать: все наши вклады закрылись и, кажется, навсегда!
Подарить ей к семнадатилетию идею? Уже дарил. Возможно, когда-то сработает, но пока не видать. Надо что-то особенное, лишь такое и помнится и может выстроить жизнь. Но нету ничего. Отсюда – страдания!
Как же ее спасти?! Всю ночь не темнело, только светлело, и, когда вовсе стало светло, бесшумно оделся. Дом обошел по росе, продребезжал стеклом. Кузя, видимо, тоже не спал – мгновенно явился. Рикашка, наш сторож, храпел.
Я приложил палец к губам: не разбудить бы! Повел Кузю в угол двора. Сперва он недоуменно таращился, после сообразил. Отвели сгнившую дверь сарая. Тут свалена наша жизнь! Спущенный футбольный мяч, что в детстве гоняли. Ракетки с лопнувшими струнами. Гамак. А вот посеребренный паутиной бредень – последний раз, наверное, “бредили” как раз в семнадцать.
Из груды ссохшихся “раритетов” вытащили его.
– Пойдем, побредим, – предложил. Взяли и канистру.
Шучье озеро было еще в тумане – бррр! Но, натеревшись спиртом снаружи и изнутри, смело вошли в воду, растянули сеть, каждому – палку в руки, разошлись широко! Долго тянули с натугой сеть в водяных зарослях, выдавливая ногами зловонные пузыри, оскальзываясь, падая плашмя. Превратились в глиняных големов. Туман разошелся, зато сошелся народ. Начались издевательства. Но мучились не зря. В целлофановом мешке бились-колотились два существа: рак и щука! Рака еле выпутали из ячеи. Здоровый попался. Щучка – с ладонь. Сплавали, вымылись и, в общем-то счастливые, вернулись.
Выманили наших дам, пошушукались, в домик-кухню зашли. Алла, конечно же, сразу выдвинула идею: щуку подарить Насте, а рака – Тимке. Равноправие. Но не в такой день! Даже Кузя дал ей отпор. Из кастрюли поднялся пар…
И когда наши дети, заспанные и недовольные (дети всегда недовольны!), сели за стол, грянуло “Хэппи бёздей!” и мы с Кузюшкой, полуодетые, но в чалмах (то ли восточные маги, то ли волхвы), на блюдах мейсенского фарфора внесли дары, беловатую щучку и розового рака, и поставили перед Настей, низко склонясь.
–Та-ак! А где лебедь?! – улыбнулась Настя.
Умная была дочь.
Поэтому прочел ей стих Пушкина. Рано, может быть, для ее возраста? Нет, похоже, пора.
Если жизнь тебя обманет,
Не печалься, не сердись!
В день уныния смирись:
День веселья, верь, настанет.
Сердце в будущем живет; настоящее уныло:
Все мгновенно, все пройдет;
Что пройдет, то будет мило.
Поцеловал ее. И тут порыв ветра и, словно торжественная барабанная дробь, град шишек по крыше. Зааплодировали. Настя раскланялась.
