Я, стараясь показать, что не только слово свыше, но и наше целебно, свой стих сочинил:
Кто кидается шишками?
Бог. Вот одна залетела в сапог.
Сразу две прискакали в шалаш.
Развлекается, строгий-то наш!
Овации были, но уже послабей. Стали ломать с Настей рака. Оказалось, первый раз в ее жизни. Показал ей его “животик” (называемый почему-то шейкой), расколупал, протянул ей розовую дольку – ни разу еще, бедняжка, не ела! А мы провели молодость в грудах рачьей скорлупы! Куда делось все? Что за время ей выпало?
– Давай, папа, ты укуси! – растрогалась Настя.
– Да я уж… укусывал в свое время!
Настя всосала шейку, мяла языком.
– Ску-усна?! – спросила Нонна с выражением счастья, будто ела она сама.
Да и я был счастлив. С детьми все переживаешь повторно. Наслаждение сейчас намного сильнее, чем ел бы сам!
Друзья наши смотрели слегка ревниво на этот ритуал: вокруг их Тима таких церемоний почему-то не происходило.
– Так день рождения же! – приметив их недовольство, простодушно объяснил ей.
А где щука? Щуренок исчез! Оказывается, его под шумок стянул милый наш песик. Вздохнул виновато. И тем, надо отметить, все спас.
– Ладно! Гуляем! – Я потрепал кудри на его лбу.
Все засмеялись, кроме Тима, который побледнел даже, обидевшись всерьез. Интересный мальчик!
– Так! Закусочка хорошая! – Настя, довольная, погладила живот. – Теперь надо бы!..
– А давай!
Развели немножко спирта “Рояль” – единственное крепкое питье того времени.
– Ну, Настя! – Я поднял рюмку. – Чтобы все было по-твоему, но чтобы и нам это нравилось!
– Обещаю, отец!
Мы поцеловались.
– А теперь… – вскочил с рюмкою Кузя. И полетели!
– Костер! Тимка, давай костер! – раскрасневшись пятнами, кричала Настя. – Помнишь, как тогда!
– К сожалению, я должен заниматься. – Тимка встал, холодно поклонился и ушел.
Все затихли. Я смотрел на нее. Вся в меня. Тоже в восторгах не знаю предела, мчусь… и мордой об столб! И самое страшное – пошла зевота! В четыре ведь встал! Прилечь бы. Но прилягу, видимо, на том свете.
– Я уезжаю! – вскочила Настя.
– Куда?
– Меня ждут друзья.
Мы, видимо, в их число не войдем. Силы-то не безграничны! Но пришлось встать. С ужасом понял, что вот такие мгновения, когда все взгляды с мольбой сходятся на ней, считает лучшими в своей жизни!
– Постой!
Мы, как заведенные, обошли несколько раз вокруг забора. Я старался идти с замедлением, она – с ускорением.
– Погоди, Настя! Медленно пойдем.
Чуть убавила шаг, но на меня не смотрела.
Я тоже на нее не смотрел. Слишком невыносим был контраст меж нежным цветением всей природы и угловатым (нагловатым) поведением Насти. Смотрел вниз. Мы шли по мелким глянцевым кустикам с зелеными шариками.
– Смотри, Настя! Все это черника, и скоро мы ее будем есть! Это же… упоение! – Я, как мог, это изобразил.
Настя не размягчилась. Мол, какая черника? Подножный корм! Ее зовет звук трубы! И более поганой трубы я не знаю. За что они бьются там? Молчит, потому что неча сказать! Главное – толковище, быть где свои! Какие свои? А они хоть помнят ее?! Конечно нет! Бедная девочка! И во что, если они “призн?ют” ее, превратится наша квартира, в которую я вложил столько души! Во что она превратится? В штаб? Это еще в лучшем случае! В склад “Роялей”. Это тоже было бы еще ничего! В склад кольев? Или, может быть, арматуры? Она сама, бедняжка, не понимает толком, за кого она! Лишь бы за кого бы! А может, в медсанбат?! Тут уже светит героизм! Бедная девочка.
– Я с тобой, Настя! – вырвалось у меня.
Резко остановилась, словно сказанное мною страшнее всего.
– Нет, отец! Умоляю! Я должна разобраться сама!
