Дик торопливо пробегал одновременно знакомые и незнакомые строки, сквозь которые рвался сумасшедший гитарный бой. Робер никогда не пел - и вдруг вырвал у Дейерса лютню…
Рокэ пел иначе, и Робер тоже; каждый из Повелителей знал свою часть загадки, но что пели в Доме Скал? Песня исчезнувшего Ветра звучит, а голос
Скал затих, это несправедливо! Матушка гордится, что в Надоре все как при Алане Святом, но сохранить оружие и одежду не значит сберечь главное…
Неужели это голос создавших Кэртиану? Их воля и завещание, предназначенные последнему из Раканов? Четыре строфы Волн, четыре - Молнии и две, которые помнит Ворон… Остальные пропали. Нужно написать Налю, пусть обыщет Надор, хотя документы и книги отца вывезли. Значит, нужно искать в столице.
- Проклятье! - Сюзерен с силой швырнул то, что читал, об пол, бумаги, разлетевшись веером, засыпали ковер. - Закат побери эту тварь!
- Альдо! - Дик зачем-то схватился за кинжал. - Что с тобой?
- Читай, - король сунул в руки вассалу смятый лист, - только про себя!
Почерк казался знакомым, Дикон приблизил листок к глазам и немедленно перестал им верить.
2
Серый голубь опустился на освещенное вечерним солнцем окно рядом с бурым, закружился на месте и заурчал. Эпинэ голубей не любил, но этого отчего-то стало жаль. Жаль было и черепичные крыши, и тех, кто под ними прятался. Почему виновные тянут за собой безвинных? Разве справедливо, что за гоганов и Адгемара расплатились каза-роны и прикованная старуха?
- Почему? - пробормотал вслух Эпинэ. - Закатные твари, почему?!
Голубь увивался вокруг голубки, за трубой, наблюдая за влюбленными, подергивал хвостом серый кот, то ли охотился, то ли развлекался, а внизу болтали солдаты и крутилась приблудившаяся собачонка. Через шесть дней, если Альдо не исполнит клятву, им всем конец. По воле Кабиоховой вместе с клятвопреступником погибает и не отринувший его город. Так говорит Енниоль, а Мэллит молчит и смотрит в угол. Они не сомневаются в грядущей беде, но достославный верил и во всесилие ары, и в честность соплеменников, и в слово Первородных… Гоган ошибался раз за разом, ошибается и теперь. Люди веками отрекаются от клятв, а мир стоит, как стоял.
Сколько «первородных» присягало сначала Ра-канам, потом Олларам, лгало женщинам, не платило долги? Тысячи тысяч, и ничего не случалось ни с ними, ни с городами, в которых они лгали. Будь Енниоль прав, разве стоял бы на месте Агарис, да и Оллария провалилась бы еще при Франциске…
- На шестнадцатую ночь, считая от содеянно го, - зачем-то пробормотал Робер, разглядывая крыши.
Кем бы ни были все эти флохи, если они вообще были, они не связали тысячи жизней с одной- единственной совестью. Это безумие! Олларию нужно спасать не от закатных бедствий, а от обычной резни. Енниоль зря боится… Зря, но когда Ле-вий надел на Ракана корону, Мэллит потеряла сознание. Гоганы были в пути, они не могли знать, но Залог - это Залог. Девочка что-то почувствовала, понять бы еще - что? Триумф или предательство? А может, гоганская магия не выносит эспера-тизма?
- Блистательный не едет к Первородному Аль- до. - Енниоль двигался тихо, как зверь, большой, мягкий, чужой. - Но время торопит.
Когда Мэллит вошла в дом, она словно спала на ходу, а теперь все в порядке, если не считать любви… Малышка бредит Первородным, но Альдо не Думает об облетевших листьях.
- Я просил Альдо выслушать меня и моего спутника, он нас примет. Нужно ждать.
Все говорено-переговорено, оставалось предъявить счет сюзерену. Иноходец не сомневался в ответе, но Енниоль верил клятве. А еще гоган…
- Но найдет ли Первородный время для недостойных?
- Найдет. - Сюзерен одержим короной. Ради нее он швырнет в костер кого угодно, но в остальном Альдо остался самим собой. Он не отмахнется от просьбы едва вставшего на ноги маршала, не такой он человек.
- Сын твоего отца помнит должные слова? - Как быстро они забыли, что решили быть талигой-цами. - И так ли нужна нам ложь?
- Нужна. - Эпинэ повернулся спиной к окну. - По крайней мере, сначала, а дальше решать достославному. Если нужно, я готов назвать себя лжецом, ведь я и есть лжец.
- Часто ложь становится правдой, а правда - ложью, - утешил гоган. - Блистательный не обманывает себя и не лжет правнукам Кабиоховым, его сердце противится обману, но корабль должен оседлать ветер, а человек - коня и судьбу. Обман - руль для корабля и узда для коня…
- Я не спорю, только мерзко все это. - Иноходец вздохнул и попробовал сосредоточиться: после драки у Капуль-Гизайлей он чувствовал себя свечкой, из которой выдернули фитиль. У стен Доры Робер себя ненавидел, но знал, что поступает правильно. И Карваль знал, и солдаты, и даже Спрут, но теперь голова была пустой, а уверенность растеклась талым снегом. Эдакой жалкой лужицей: ни пожар залить, ни утопиться.
Душевные муки прекратил Клемент, нашедший выход из очередной безвыходной ситуации, на сей раз принявшей облик буфета. Вырвавшийся на волю крыс оседлал хозяина и пискнул, требуя любви и взятки.
- Сейчас. - Робер выудил из кармана припа сенный сухарь. - Наслаждайся.
Крыс обнюхал подношение и пискнул еще раз. Недовольно. Пьяница эдакий! Эпинэ стряхнул приятеля на стол, плеснул на сухарь вином, сунул под нос любимцу. Любимец оценил, а на скатерти получилось пятно…
- Достославный, могу я спросить о Лауренсии? Мы встречались в ее доме.
- Зеленоглазая дева оставляет след в сердцах, - в черных глазах промелькнула невеселая смешинка, - но у нее свои дороги. Прекрасная Лауренсия покинула Агарис позже юной Мэллит и раньше сына моего отца, ее растения умерли, а дом стоит пустым.
