Короленко, высоко ценивший реалистический талант Чехова, всегда осуждал чеховскую манеру смягчать острые социальные углы, оправдывать то, что с передовой социальной точки зрения требует суровой критики, и избегать 'определенности' в отношении к героям. Так, Короленко резко ополчился против Чехова, автора 'Иванова', за его 'душу, возмущающую тенденцию': 'Чехов в задоре ультрареализма заставляет поклоняться тряпице и пошлому негодяю, а человека, который негодяйством возмущается, который заступается за 'жидовку' и страдающую женщину, - тенденциозно заставляет писать анонимные письма и делать подлости' (Сб. 'Чехов и его среда'. 1930, стр. 172). Короленко увидел в этой тенденции 'отрыжку ново-временских влияний на молодой и свежий талант'.
Даже в последней, наиболее зрелой в социальном отношении, пьесе Чехова 'Вишневый сад' Короленко увидел крупные недочеты художественного метода Чехова: '...главный недостаток пьесы - отсутствие ясного художественно' определенного рисунка... Раневская - дворянская кликуша, ни к чему не годная, благополучно уезжающая к своему парижскому содержанту. А Чехов все-таки затушевал ее, окружив каким-то чувствительным облаком... О, уж эти оттенки и полутоны! Хороши они, когда верны и сильны основные ноты. Жизнь стучится, нужна определенность и в приемах ее отражения' . Цит. по книге С. Балухатого и Н. Петрова 'Драматургия Чехова'. 1935, стр. 126.
Зерно истины в этих суждениях Короленко о пьесах Чехова имеется; Короленко стоял на более радикальных социально-политических позициях, чем автор пьес. Но нельзя полностью согласиться с его критикой чеховского метода. Чехов, показывая в 'Иванове' сложность жизни и человеческих отношений, не оправдывал Иванова, а видел в нем олицетворение тех 'мокриц и слизняков' из мягкотелой интеллигенции, которых всегда осуждал. Он сам об этом хорошо сказал: 'Такие люди, как Иванов, не решают вопросов, а падают под их тяжестью. Они теряются, разводят руками, нервничают, жалуются, делают глупости и в конце концов, дав волю своим рыхлым, распущенным нервам, теряют под ногами почву и поступают в разряд 'надломленных' и 'непонятых' (Т. 14, стр. 270).
Вряд ли можно обвинять Чехова и в неясности, неопределенности идейного замысла в образе Раневской. Замысел ясен, но он реализован специфическими художественными средствами. Чехов, создавая этот образ, применил очень тонкий художественный прием обличения. Драматург скрыл за внешней обаятельностью гуманной, ласковой, эстетически отзывчивой натуры Раневской духовную пустоту и порочность. Социально-психологический анализ душевного оскудения помещицы поражает глубиной.
Короленко не учитывал новаторских особенностей реалистического метода Чехова. В 'споре' Короленко с Чеховым столкнулись две художественные тенденции, характерные для различных писательских 'почерков'.
В письме к Плещееву (5 февраля 1888 г.) Чехов сказал о Короленко: 'Это мой любимый из современных писателей'. (Т. 14, стр. 12.) Называя Короленко 'здоровенным художником', 'силищей', Чехов высоко оценил сборник Короленко 'Очерки и рассказы', а рассказ 'Соколинец' из этого-сборника охарактеризовал как 'самое выдающееся произведение последнего времени.' (Там же.) Отмечая большую художественную силу у Короленко, Чехов высказывает мнение, что эта сила делает незамеченными крупные недостатки, которые 'зарезали бы другого художника'. (Кстати, Че:хов заметил недостатки в рассказе 'Лес шумит', входившем в состав 'Очерков и рассказов'; об этом будет сказано в дальнейшем.)
Почему понравился Чехову 'Соколинец' Короленко? Этот рассказ о каторжниках, бежавших с Сахалина, 'Соболиного острова' ради 'вольной волюшки', был близок Чехову, создателю почти одинаковых по идейной сущности образов Мерика ('На большой дороге') и Дымова ('Степь').
В бродяге-'соколинце', рассказавшем Короленко историю беглых каторжников, автор видел 'молодую жизнь, полную энергии и силы, страстно рвущуюся на волю... Куда?' Так и чеховские герои, ощущающие в себе буйные силы, не знают, куда их направить.
От 'бродяжьей эпопеи' повеяло на Короленко 'лютой бродяжьей тоской' и 'поэзией вольной волюшки' - разве не в аналогичной романтической атмосфере показаны у Чехова Мерик и Дымов?
Короленко, прослушавшему рассказ 'соколинца', казалось, что его обдавал 'свободный ветер', в ушах гудел 'рокот океана', - разве Мерик, стремящийся помериться силой с бушевавшим ветром, не родственен 'соколинцу'? Романтический характер образа Мерика впервые отметил Н. К. Пиксанов (Н. К. Пиксанов. Романтический герой в творчестве Чехова. 'Чеховский сборник'. М, 1929).
Рассказ молодого бродяги вызвал в сознании Короленко образ орла, тихо 'взмахивающего свободным крылом'; на автора 'пахнуло... призывом раздолья и простора, моря, тайги и степи', его стала манить к себе 'эта безвестная даль'. А образ молодого озорника Дымова, предназначенного, по мнению Чехова, для острога, включен в поэтическую стихию безграничных степных просторов с богатырски широкой дорогой, манящей в какие-то волнующие дали, с коршуном, который реет над степью, 'плавно взмахивал крыльями'.
Огромные потенциальные силы, клокочущие в свободолюбивых натурах русских людей и не находящие простора для применения, не мирятся с социальными оковами и стихийно рвутся к 'вольной волюшке'. Таков идейный смысл романтических героев Короленко и Чехова.
Рассмотренная параллель между героями писателей-современников свидетельствует об одной из 'точек общего схода' в творчестве Чехова и Короленко.
Чехов, называя 'Соколинца' 'самым выдающимся произведением последнего времени', считал, что оно написано, как 'хорошая музыкальная композиция, по всем тем правилам, которые подсказываются художнику его инстинктом'.1 Т. 14, стр
Думается, что понятие музыкальности литературного произведения у Чехова заключает в себе многозначительное содержание. Музыкальность - это прежде всего художественная манера изображения действительности, когда вдумчивый писатель разносторонне показывает жизнь, ее контрасты, ее 'мажорные' и 'минорные' стороны. Музыкальность, далее, имеет связь и с композицией литературного произведения, если все его идейные компоненты даются в гармонической структуре, с соблюдением чувства, художественной меры и в полном соответствии с авторским замыслом. Наконец, музыкальность выражается и в чисто стилевых качествах литературных произведений - изящным, но не изысканным слогом, простым, точным и вместе с тем образным и эмоциональным языком.
Всем этим чеховским требованиям 'музыкальности' отвечал рассказ 'Соколинец'. Интересным авторским комментарием к вопросу о музыкальности этого рассказа можно считать слова Короленко из одного письма к Гольцеву в 1887 г.: 'Мне надо, чтобы каждое слово, каждая фраза попадала в тон, к месту, чтобы в каждой отдельной фразе,, по возможности даже взятой отдельно от других, слышалось отражение главного мотива, центральное, так сказать, настроение' ('Русские писатели о литературном труде'. Т. 3. 1955, стр. 644.) Несомненно, Короленко в 'Соколинце' продемонстрировал свое стилистическое искусство 'музыкальности'.
Другим значительным произведением, помешенным в: сборнике 'Очерки и рассказы' и обратившим на себя особое внимание Чехова, был рассказ 'Лес шумит'. В музыкально-стилистическом отношении этот рассказ стоял ниже 'Соколинца', и Чехов, чуткий стилист, это заметил.
Чрезвычайно интересным фактом в истории творческих отношений Чехова и Короленко является стилистическая правка Чеховым рассказа Короленко 'Лес шумит'. В личной библиотеке Чехова, хранящейся в Ялте, имеется книга Короленко 'Очерки и рассказы', преподнесенная автором Чехову в 1887 г. В рассказе 'Лес шумит', включенном в этот сборник, Чехов сделал красным карандашом ряд исправлений. Приведем несколько характерных примеров и постараемся проникнуть в творческую лабораторию Чехова-стилиста.
Чехов вычеркивает начало рассказа, первые три фразы, найдя в них, по-видимому, изысканность языка, некоторую претенциозность стиля, 'красивость', особенно в сравнениях шума леса с 'отголосками дальнего звона', с 'тихой песней без слов', с 'неясными воспоминаниями о прошлом'. Чехов 'начинает' рассказ простой и вместе с тем живописной картиной соснового бора: 'Высокие столетние сосны с красными могучими стволами стояли хмурою ратью, плотно сомкнувшись вверху зелеными вершинами'. Эта и последующие три фразы дают простую и выразительную пейзажную экспозицию рассказа.
Во второй части рассказа Чехов удалил три абзаца с подробными воспоминаниями деда о 'прежнем',
