— Я также хороша, когда и не стою на них, — говорит Селия и мистер Баррис опрокидывает свой бокал, в то время как госпожа Падва хихикает.
В оставшееся время Селия очень внимательно следит за Чандрешом. Он проводит большую часть времени за беседой с мистером Баррисом, обсуждая какой-то ремонт, иногда повторяясь, впрочем, мистер Баррис делает вид, что не замечает этого. Чандреш не прикасается к своему бокалу с вином и тот стоит все еще наполненный до тех пор, пока не заканчивается ужин и его не убирают со стола.
Селия остается последней, кто не ушел после ужина. Она ищет свою накидку и отказывается от предложений подождать ее, выпроваживая всех в ночь.
Оказывается, трудно обнаружить отрез кружева слоновой кости в исключительном хаосе la maison Лефевра. Хотя она и прошлась по библиотеке и обеденному залу, припоминая куда бы могла положить свою шаль, но нигде её не находит.
В конце концов, Селия бросает свои поиски и возвращается в фойе, где возле двери стоит Марко, небрежно перекинув её шаль через руку.
— Это ищите, мисс Боуэн? — спрашивает он.
Он приближается, что накинуть шаль ей на плечи, но та распадается между его пальцев, рассыпаясь в прах. Когда он снова смотрит на девушку, то накидка надета на ней, превосходно завязана, словно никогда и не снималась.
— Спасибо, — говорит Селия. — Спокойной ночи.
Она словно ветерок проходит мимо него к двери, так что он не успевает ничего ответить.
— Мисс Боуэн, — зовет Марко, догоняя ее, когда она начинает спускаться по лестнице.
— Да, — отвечает Селия, оборачиваясь, когда встает на асфальт.
— Я надеялся, что Вы не откажетесь от совместного бокала вина, от которого отказались в Праге, — говорит Марко.
Он не сводит с нее глаз, пока она обдумывает.
Сила его пристального взгляда в этот момент была даже сильнее, чем тогда, когда он смотрел на её затылок, но в то же самое время, несмотря на то, что Селия чувствует применение принуждения, прием, который был так любим её отцом, также в этом всем есть что-то настоящие, что-то подлинной, что-то сродни почти просьбе, призыву.
Именно это, на пару с любопытством, стали причиной её кивка, в знак согласия.
Он улыбается и разворачивается, входя обратно в дом, оставляя дверь открытой. Спустя мгновение, она следует за ним. Дверь приходит в движение и, захлопываясь, закрывается на замок, позади неё.
В доме, в гостиной больше нет ни души, но свечи, капая воском, продолжают гореть в канделябрах. На столе два бокала с вином.
— Куда делся Чандреш? — спрашивает Селия, поднимая один из бокалов и направляясь к противоположной стороне стола, где стоит Марко.
— Он удалился к себе на пятый этаж, — говорит Марко, беря второй бокал. — Он отремонтировал комнаты, когда-то принадлежащие прислуге, сделав их своими, потому что ему нравиться вид оттуда. Он не спуститься до утра. Остальной персонал уже ушел, так что почти весь дом в нашем распоряжении.
— И часто Вы развлекаете своих собственных гостей после его ухода? — спрашивает Селия.
— Никогда.
Селия наблюдает за ним, отпивая из своего бокала. Что-то в его внешности беспокоит ее, но она не может определить, что именно.
— Чандреш и в самом деле настаивал, чтобы костер в цирке был белым, дабы соответствовать цветовой гамме? — спрашивает она, спустя мгновение.
— В самом деле, — отвечает Марко. — Мне велели связаться с химиком или кем-нибудь в этом роде. Я решил сам позаботиться о костре.
Он водит пальцами по свечам на столе, и их пламя меняется от теплого золотистого до холодного белого, с серебристо синей сердцевиной. Он проводит пальцами обратно, в другом направлении, и они возвращаются к своему нормальному цвету.
— Как Вы это называете? — спрашивает Марко.
Селии не нужно спрашивать, что он имеет в виду.
— Манипуляция. Я назвала это магией, когда была младше. Мне потребовалось немало времени, чтобы избавиться от этой привычки, хотя мой отец никогда не заботился о терминологии. Он бы назвал это очаровательным или решительным воздействием вселенной, когда он был не в настроение изъясняться кратко.
— Очаровательным? — повторил Марко. — Никогда прежде не думал об этом в таком ключе.
— Вздор, — возражает Селия. — Это именно то, чем Вы занимаетесь. Вы очаровываете. И в этом Вы преуспели. Столько людей влюблены в Вас. Исобель, Чандреш. И должно быть много кто еще.
— Откуда Вы узнали про Исобель? — спрашивает Марко.
— Цирковой коллектив довольно велик, но все болтают друг о друге, — говорит Селия. — Она, кажется, беззаветно преданна человеку, которого никто из нас не встречал. Я сразу заметила, что она уделяет особое внимание мне, я даже было подумала, ни она ли мой соперник. А после Вашего появления в Праге, когда она кого-то ждала, стало просто выяснить остальное. Не думаю, что кто-то еще знает. У близнецов Мюррей есть теория, что она влюблена в плод своей мечты, а не в реального человека.
— Похоже, что близнецы Мюррей очень умны, — говорит Марко. — Если я очарователен таким образом, то это не всегда намерено. Моё очарование было полезно в укреплении своих позиций у Чандреша, поскольку у меня была единственная рекомендация и мало опыта. Однако, похоже моё очарование с Вами так же эффективно не срабатывает.
Селия ставит свой бокал на стол, до сих пор неуверенная, что же с ним делать. Движущийся свет от свечей усиливает неясность в его лице, беспокоящую Селию, поэтому она отворачивается, прежде чем ответить, обращая всё свое внимание на содержимое камина.
— Мой отец имел обыкновение делать нечто подобное, — говорит она. — Притяжение, очаровательное обольщение. Я провела несколько первых лет своей жизни, наблюдая за тем, как мама тосковала по нему. Изо дня в день. Она любила его и тосковала, даже по прошествии времени, когда он давно потерял мало-мальский интерес, который испытывал. Пока в один прекрасный день, когда мне исполнилось пять, она не свела счеты с жизнью. Когда я выросла настолько, чтобы понять, что же с ней произошло, я дала себе слово, что не буду страдать ради кого бы то ни было. Поэтому Вам потребуется приложить больше усилий, чем просто очаровательная улыбка.
Но когда она вновь смотрит на него, очаровательная улыбка с его лица исчезает.
— Я очень сожалею, что Вы потеряли мать таким образом, — говорит Марко.
— Это было давным-давно, — говорит Селия, удивленная искренним сочувствием с его стороны. — Но благодарю.
— У Вас осталась много воспоминаний о ней? — спрашивает он.
— Я помню больше впечатления, нежели то, что происходило на самом деле. Я помню её нескончаемый плач. Я помню, как она смотрела на меня, как будто я была чем-то, чего стоит бояться.
— А я не помню своих родителей, — говорит Марко. — У меня нет воспоминаний до приюта, откуда меня забрали, потому что я отвечал каким-то неопределенным критериям. Меня заставили много читать, я путешествовал и учился и в основном готовился, чтобы сыграть в некую тайную игру. Что я и делаю, наряду с видением бухгалтерских дел, и всего прочего, что просит Чандреш, большую часть своей жизни.
— Почему Вы со мной так честны? — спрашивает Селия.
— Потому что это приятно, быть, для разнообразия, честным с кем-то, — говорит Марко. — И я подозреваю, что Вы поняли бы, солгал ли я Вам. Я надеюсь, что могу ожидать того же самого от Вас.
Селия задумывается на время прежде, чем кивает.
— Вы немного напоминаете мне моего отца, — говорит она.
— Это почему? — спрашивает Марко.
— Из-за того, как Вы манипулируете восприятием. Я сама никогда не была особенно хороша в этом, я увереннее себя чувствую с осязаемыми вещами. Вы, кстати, не должны делать это, когда находитесь со мной, — добавляет она, наконец, понимая что же её так беспокоит в его внешности.
— Что делать? — спрашивает Марко.
