'О, покровитель света, божество! Звезда горит твоею силой ясной, Ты ей даришь свой блеск, как волшебство. Но в мире смертный есть; он обаяньем Затмит тебя, как ты других — сияньем'. И в рощу мирт она спешит от света, Дивясь тому, что день уже высок, А от него ни вести, ни привета. Не слышны ли хоть псы его иль рог? Вот лай собак она внимает вскоре, На крик бежит с надеждою во взоре. Но на пути хотят кусты и травы Обнять ее, лицо поцеловать. Вкруг бедр они свиваются лукаво, Приходится объятья разрывать. Так лань спешит с набухшими сосцами Детенка накормить между кустами. Тревожный лай: в опасности собаки. Как путник, перепуганный змеей, Свернувшейся спиралью в полумраке, Стоит, дрожит, от страха сам не свой, — Так вой собак все сердце ей тревожит, Пугает ум и дух тоскою гложет. Сомненья нет, уж это не потеха: Там грозный вепрь, медведь иль дерзкий лев. Собачий лай все ближе, ближе эхо. Одна другой трусливей, присмирев, Перед врагом, поднявшим эту гонку, Они от страха пятятся в сторонку. В ее устах звучит уж крик зловещий; Он через слух и в сердце ей проник. И бледный страх — холодный, злой и вещий — Сковал ей вдруг все чувства и язык. Так, потеряв полковника, солдаты Бегут позорно, ужасом объяты. Вся трепеща, стоит она в волненьи. Но робких чувств рассеявши туман, Твердит себе, что то — воображенье, Что весь испуг — пустой самообман: Что нечего напрасно бить тревогу. Вепрь в этот миг выходит на дорогу. В пурпурных пятнах рот его вспененный, Как будто кровь смешалась с молоком. Вновь страх ее терзает исступленный, Влечет вперед неведомым путем; То вдруг назад она рванется снова И вепря умертвить сама готова. На тысячи путей она стремится; Возьмет один и тотчас — на другой. Волнуется, спешит и суетится. Мозг опьянел от страха, как шальной, Он мыслей полн, но мысль не избирает, Хватается за все и все бросает. Вот пес один сокрылся в глушь с поляны. Она кричит: 'Что твой хозяин? Где?' Другой себе вылизывает раны — Единственное средство при беде; И к третьему стремится с восклицаньем, — Тот отвечает жалобным стенаньем. Когда ужасный этот стон смолкает, — С отвислыми губами, черный, злой, Его товарищ к небу завывает, А этому ответствует другой. Поджав хвосты, они трясут ушами, С которых кровь на землю льет ручьями. Как смертные страшатся, замирая, Всех знамений, видений и чудес, Явленья их с испугом наблюдая И видя в них пророчество небес, Так и она от страха замирает, Взывает к смерти, стонет и рыдает. 'Урод-тиран, кашей, червь гнусно-мерзкий, Она ругает смерть, — разлучник злой! Зачем ты отнял, скаля зубы зверски, Того красу, дыханье, кто живой
