Все о тебе тоскуют, как всегда. Моя тоска безмерна, необъятна, А речь, увы, бессильна, непонятна'. Но бремя чувств и тягости страданья Она сокрыть желает до него. Тогда слова, и вздохи, и стенанья Ясней позор расскажут, и того, Что для людей в узорах букв мертво, Живою речью искренно коснется… Быть может, он тогда не отвернется? Когда печаль мы видим пред собою, Она полней и глубже понята. Что видит глаз — для слуха пустота. Весь человек охвачен мукой злою — А слухом только часть воспринята. Потока шум порой звучнее моря, И ветер слов относит волны горя. Готова надпись: 'Спешное, в Ардею, Супругу моему'. Слуга уж ждет. Она велит скакать ему скорее, Как птица ускоряет свой отлет, Когда ненастье с севера дохнет. Но мысль идет при этом спехе вяло. Порою крайность — крайности начало. Поклон отвесив госпоже степенно, Гонец глядит. Письмо он в руки взял, Ни 'да', ни 'нет' в ответ ей не сказал И удалился, спешно и смиренно. Кто виноват, наверно, замечал Во взорах всех своей вине укоры. Лукрецию смутили эти взоры. Свидетель бог: румянцем заливало Его лицо лишь только оттого, Что он слуга был старого закала, Не ведал, что такое хвастовство; Лишь дело важно было для него, И будучи слугой простым и честным, Не прибегал он к фокусам словесным. Но пыл его в ней вызвал подозренье, И пламенем зарделись лица их. Он, мнилось ей, уж знал о преступленьи, И не сводила глаз она своих С его лица, а он краснел от них. Чем больше он краснел, тем ей казалось — Пятно позора ярче разгоралось. Ей чудилось, что время он теряет, Хоть он едва ступил через порог. Как ей часы убить — она не знает, Но поздно ныть и плакать от тревог. Печальный вопль от вопля изнемог. Она на миг прервала причитанья, Чтоб иначе излить свои страданья. И вспомнила Лукреция картину: Приамов град на ней изображен, Пред Троей греков стан; они в руину Все обратить грозят, и Иллион, Вершиной уходящий в небосклон, Написанный так вдохновенно, словно С ним небо целовалося любовно. Превосходя природу, там искусство Вдохнуло жизнь в мельчайшие мазки, И в каждой капле краски было чувство, Как бы в слезе, пролитой от тоски Вдовой по муже. Крови ручейки Как бы дымились, и мерцали очи, Как уголья под пеплом в мраке ночи. Там землекоп могилу рыл солдатам, Облитый потом, в прахе и пыли, А с башенок за грозным супостатом Глаза троян следили издали Из амбразур, и зрители могли Прочесть в глазах вопрос души печальный: Так был искусен мастер гениальный. Светилась ярко опытность и сила В чертах вождей, отважных и седых. Стремительность горела в молодых; И здесь и там тащился трус уныло.
