'И что мне достиженье принесет? Лишь пену радости, мгновенный сон. Кто вечность за игрушку отдает? За счастья миг кто купит долгий стон? Кто срубит древо, яблоком прельщен? Кто согласится завладеть короной И тотчас пасть, сраженный скиптром, с трона? 'Когда бы Коллатин мог увидать Мой замысел во сне, схватив свой меч, Помчался б он — осаду с ложа снять, У корня злодеяние подсечь, Честь непорочную свою сберечь, Сурового избегнуть приговора, В веках неизгладимого позора. 'О, чем смогу себя я оправдать, Когда свой гнев он изольет в речах? Не буду ль немо, трепеща, стоять, С кровавым сердцем, с ужасом в глазах? Тяжел мой грех, еще тяжеле страх; У страха для борьбы не станет силы; Трусливо он сойдет со мной в могилу. 'Когда б отца убил он моего Иль сына, иль на жизнь мою восстал, Иль не был другом, — взяв жену его, Поступок свой легко б я оправдал; Ему я равной мерой бы воздал. Но он мой родственник, мой друг любимый, И мне грозит позор неизгладимый. 'Срам неизбежен, и гнусна вина. Любовь гнусна ль? Любви ее молю. Но не принадлежит себе она; Лишь гневно отстранит мольбу мою. Рассудок волей крепкою сломлю! Кто убоится прописной морали, Того и пугала бы в страх вогнали'. Так похоть жаркая и трезвый ум В нем нечестивую борьбу вели. Разбиты рати благородных дум; На смену мысли черные пришли; Тотчас все доброе в душе смели И обольстили разум так умело, Что мыслит он прекрасным злое дело. Он молвит: 'За руку меня своей Рукой взяла и мне в глаза впилась Тревожным взором, роковых вестей О Коллатине дорогом страшась. О, как от страха краска разлилась! Сперва — как на одежде розан алый, Потом лицо белей одежды стало. 'О, как дрожала тонкая рука Лукреции, в моей заключена! Не прекращалась дрожь ее, пока Не услыхала от меня она, Что муж здоров; тут ясной, как весна, Улыбкой расцвела; когда б увидел Ее Нарцис, себя б возненавидел. 'К чему мне оправданья? Смертных всех Речь красоты к молчанью приведет. Лишь слабодушного смущает грех; В трусливом сердце страсть не рассветет. Любовь — мой вождь, она меня ведет! Когда ж взовьет страсть пламенное знамя, И трусы станут грозными бойцами. 'Прочь, детский страх! Сомнение, уймись! Благоразумье, жди кудрей седых! Глазам отныне, сердце, покорись! Пусть мудрых взор задумчив, мрачен, тих; Я молод, прогоню ж со сцены их. Желанье — кормчий мой, краса — награда. Кто для нее не презрит волн громады?' Как плевелы на нивах рожь глушат, Так похотью законный сломлен страх. Он крадется, желанием объят; Надежда и сомнение в глазах. Как две рабыни, мудрые в речах, Они его влекут к себе искусно. То медлит он, то рвется к цели гнусной.
