Война красот, насилия клубок, И горлинку клюющий голубок. Души почтовый голубь — дамский язычок — Проворковал: 'Кумир мой в смертном мире, Будь ты девица, будь я мужичок, Тобой спроста поранен, будь я в тире Любовном — то уж я б нашел бальзам, Хотя бы заплатил собою сам'. 'Отдай мне, дура, руку, что пристала?' 'Нет, — говорит, — сначала дай мне руку И сердце, чтоб чугунным не казалось, Слепое скучно не брело по кругу, Не то и я сама очугунею, Наполнившись чугунией твоею'. 'Позорница! — орет он. — Убирайся! Весь день коню под хвост, что в лес удрал, Все — фокусы твои! Сжег щеки, красный, Без лошади! Нет, мать, тебе пора! Не до тебя мне, если хочешь знать. Коняку б от кобылы оторвать'. На что она: 'Ах, значит, жеребца! И между тем, влюбленного душевно, А трудно, даже если ты в сердцах, Холодным сделать пламя страсти гневно, Безбрежней моря жар сердец-углей, Так без толку — орать на лошадей. Покорственный смотрелся конь на 'ять', Его держала легкая узда, Но стоило кобылу увидать, Все лопнуло, теперь одна звезда. Подпруги разлетелись, и мундштук, Зубами сломанный, издал печальный звук. А кто бы, видя голую подружку На белозимнеснежной простыне, Изящно капнувшую слюнкой на подушку, Хоть после ужина, не вспыхнет, весь в огне. Когда мороз хоть зубьями стучи, Кто ленится разжечь огонь в печи? Дружочек, извиним-ка мы с тобой Коня. Тебе бы след с них брать пример, Раз мне не удалось привить тебе любовь, Тебя обучит ржущий кавалер. Смотри, урок любви, ее наука — Простая и приятственная штука'. 'Знать не хочу отнюдь всю эту дрянь, Куда скакать, ведь девка не кабанчик, Скучища это все, и ты — отстань. Любовь, любовью, люб, люби, о мальчик, Жизнь после смерти в детях, слезы, смех… Да лучше в гроб, чем сей воздушный грех! Кто ходит в брюках, где мотня не вшита? Кто ломит ветку вербы до весны? Кто топчет чуть проклюнувшее жито — Тому не светят хлебушки вкусны! Впряги-ка в плуг малого жеребенка, И вырастет не лошадь, а клячонка! Хорош крутить мне пальцы, изломаешь, Прости, прощай, пустая болтовня. Напрасно мой корабль ты абордажишь. Что греческого пламя мне огня? Утри же сопли, вопли, лесть и враки. Орех не по зубам твоей атаке!' 'Что слышу я? Немой заговорил! Но лучше бы ты, милый мой, молчал! Мальчишка, что в душе ты натворил, Твой сладкий голос дегтем в сердце стал, Где мало сладкого и так-то было! Мой слух твоя кантата отравила! Знай — и ослепши, полюблю на слух Движений скрипку, флейту нежных вздохов, Оглохну я — вся плоть, как чуткий дух, Восчувствует касанье сладких токов! И что мне в том, что глаз, ушей лишусь? Я лишь касаньем в жизни удержусь!
