А если чувства все меня покинут И не смогу я кожу осязать, Что в том?! Покуда ноздри не остынут, Страсть не уступит смерти ни на пядь! Уловят ноздри щек благоуханье, И напитает страсть твое дыханье! И вкус! Ты б только знал, какой ты пир! На что четыре чувства остальные? Вкус небывалый, как фруктовый жир, Любовь имеет. Двери на замок входные, Прочь ревность, желчь — пронырливых гостей, Вовеки полон будь, о стол страстей!' Открыл рот отрок — рот алей рубина, Дабы из уст реке медовой течь, Реке из пчел кусачих, пилигриму Рот красный Эос предвещает смерть. Заря такая топит шхуны, бриги, Лес валит на овец, рвет счастье птиц, как варвар — листья книги. И в рот ему смотря, она трепещет, Ей пауза душна перед грозой, Волк в феврале так скалит пасть зловеще На жертву. Как под поднятой ногой Черничина, как грудь за шаг до пули, Она мертва — лишь зубы проблеснули. И ахнула, и завалилась в дрок. Под взглядом — блещущим любвеубийцей, Ударившим из-под бровей ядром, В грудь. 'Ах!' (Но чтоб поближе так свалиться, Уметила.) Он верит, дурачок. Ей щеки трет, и где та бледность щек? Дурак забыл все верные слова, Которыми хотел отбросить приставалу. Лисица чертова, ну ты и голова! Хоть смерть изобразишь, чтоб только не попало. В траве застывши, как паралитичка, Ждет запаха из милых губ лисичка. Он нос ей трет, он лупит по щекам, И, пальцы выкрутив, считает пульс запястья, Он дует в губы ей. 'Какой я хам, — Он думает, — угробил, вот несчастье!' Раскаявшись, балбес ее целует. (Конечно же, она мертва и не кайфует.) И вот — о, счастье! — туча пронеслась! Две форточки очей проветривают душу, Он, словно солнце, налил светом грязь, Влив жизнь, как океан, в бесформенную лужу. В ночную серость — океан небес. Отверзлась твердь очес в сапфирах сладких слез. Зрачки сквозь слезы взгляд его нашли, Как будто пили из него свое сиянье, С луною солнце вместе ввысь взошли, И вот уж взор его укрыт за облаками, Ее же взгляд в пруду слез, днем нагретом. Горит, как месяц, отраженным Светом. 'Ой, гдей-то я? — богиня вопрошала, — Вокруг Олимп, земля, волна или огонь? Который час? Конец или начало? Я умерла иль родилась? И где твой конь? О, помню вкус смертельный жизни жуткой, И смерть казалась мне живейшей шуткой. И ты убил меня! Убил! Убил! Убей же вновь, о, изверг бессердечный! Глаза сочиться ядом научил И отравлять мне жизнь, твой нрав нечеловечный. Когда бы губ ты не облобызал, Увидели бы смерть пажи мои — глаза. Целуй же во спасенье оба ока, Чтоб синим их не выцвесть, как плащам, Зрачкам, пока горят они глубоко, Земную плоть не жрать чумным годам. Астролог, что творит мирописанье, Речет, что мир живит твое дыханье Сургуч слюны печатью губ накрой,
