она по нраву.
- Так каково же оно, мнение нечестивого человека? - читает Филон свой труд притихшему собранию. - Что человек есть мера всех вещей. Этого мнения, говорят нам, придерживается также другой древний софист Протагор, отпрыск Каинова безумия. Ведь если мерой всех вещей является человек, то все вещи на свете - это милость и дар ума… Каиновы жители - это мнимые мудрецы, приверженцы нечестивости, безбожия, себялюбия, надменности, ложного мнения… создающего основу для каждого из тех нечестивых учений, которые они представляют, и имеющее в качестве вершины свою собственную мысль, символически называемую “Небо”.
Филон долго читает о неизмеримом Боге, о бесконечном Боге, и его слушатели охотно кивают головами в знак согласия. Кажется, ни Филону, ни его аудитории не приходит в голову, что назвать нечто неизмеримым - значит, уже измерить его в языке, что о бесконечном возможно говорить только потому, что оно умещается в конечные образы, что нуль - ничто, которым научился пользоваться человек, не настоящий нуль. Настоящим нулем пользоваться невозможно.
Поистине, небытие есть бытие. Об истинном небытие невозможно говорить. Поистине, то, что можно было бы назвать Богом, нельзя назвать Богом.
Чтения окончены, и улица перед синагогой действительно напоминает театральный разъезд. Толпа праздничных, духовно насыщенных людей расходится и разъезжается по домам.
Рабы уносят паланкины, слуги с факелами и масляными лампами сопровождают своих пеших господ. Филон выходит из синагоги со своим племянником Тиберием Александром, будущим прокуратором Иудеи и наместником Египта. А пока этот молодой преуспевающий еврей служит финансовым помощником у нынешнего наместника Египта Флакка. Его дожидается экипаж, поскольку он, по долгу службы не может проживать в квартале Дельта со своими соотечественниками. Его скромная резиденция находится в прибрежном Канопе среди особняков вельмож и чиновников Александрии.
-Прекрасная книга, дядюшка, - произносит он. - Наверное, я не все понял в ней, но то, что понял, очень глубоко и впечатляюще.
Филон принимает эти похвалы благосклонно.
-Сегодня я устал, - признается он. - Приезжай завтра ко мне, и мы почитаем вместе.
-Не смогу, дядюшка. Завтра я отплываю в Рим. Губернатор направляет меня туда с финансовым проектом реконструкции старой гавани.
-Что ж, удачного плавания.
-Спасибо. Не найдется ли у вас копии вашей книги для меня? Я мог бы представить ее литературным кругам Рима. Хочу показать ваши сочинения Луцию Аннею Сенеке.
-Кто он?
-Один из образованнейших сенаторов, поэт, философ.
-Мне не нужна благосклонность римских сенаторов, - ворчит Филон.
-Дядя, я пекусь не о вашей славе, которая, я уверен, переживет нас всех. Латинский мир должен узнать иудаизм. Это послужит на пользу всем евреям империи. Ведь что о нас знают? Что мы поклоняемся какому-то невидимому Богу и обрезаемся по древнему закону. Людей это смешит и раздражает. Спросите любого римлянина, кто такие евреи, и он скажет, это те, которые не едят свинину. Мир должен узнать о нас больше. Ведь вы не считаете, как эти иерусалимские фанатики, что иудаизм должен замкнуться в себе?
-Глупость, - солидно соглашается Филон. - У пророков сказано, что все народы придут и поклонятся Единому Богу.
-Равви! Я тоже в это верю. Пророки были уверены в себе, в своем народе и в Боге. Только неуверенные в себе народы прячутся в изоляционизм, скрывая под надменностью свою слабость.
-Хорошо, ты убедил меня, - соглашается Филон.- Утром посыльный доставит тебе копии “О потомках надменного Каина” и “О херувимах”. Пусть твои латиняне поймут: наши предки знали о звездном устройстве неба не меньше египтян и греков.
-Поутру, дядя, поутру. Я отплываю рано.
-Хочется же тебе гонять туда-сюда. Ты мог бы достичь успехов в философии.
Молодой Тиберий Александр улыбается этому ворчанию.
-Ах, дядя… Говорят, мир держится на мудрецах…
-Не на мудрецах, - перебивает его старик. - Мир держится на Законе Божьем.
-Пусть на Законе. А на ком держится Закон? На чиновниках.
-Не богохульствуй, юноша! Кем сотворен и организован этот мир?
-Конечно, он утвержден Законом Божьим. Но кто его исполняет? Вот, например, Риму ежегодно нужны тысячи тонн зерна из Египта. Но зерно само не отправится в Рим согласно Закону или воле Божьей.
-Опять богохульствуешь, Тиберий Александр? Бог не пекарь, чтобы заботиться о муке!
-В моих словах, дядя, только здравый смысл. И здравый смысл говорит, что чиновники необходимы. И мне нравиться быть чиновником. Мы – чиновники – соль земли.
-Это тщеславие. Суета сует.
-Все суета сует, сказал мудрый царь Соломон. Но ведь от царства своего он не отказался.
-Юноша, я сегодня устал, чтобы спорить с тобою. Поговорим в другой раз.
-До свидания, учитель.
В Капернаумской таможне скучающий Матфей возвращается к чтению китайского манускрипта из сумы Иисуса:
“Вот, сказало Я себе, теперь нас двое: Я и тот, с кем я говорю, - Ты. Когда Я было только Я, Я было всем, как небытие. Я узнало себя и перестало быть всем. Значит, сказало Я, теперь нас трое: мы и все остальное. Это уже троица: Я, Ты и Оно. Поистине, в троице Я стало цельным. Поистине, в троице небытие стало миром. Я осмотрело мир и сказало себе: быть может, нам стоит объединиться и создать наше сплетение. Это уже будет четверка: Я, Ты, Оно и наше сплетение. Поистине, в четверке Я достигло избытка. Поистине, в четверке небытие стало жизнью”.
Мытарь пытается осмыслить это рационально, вспоминая речи Иисуса. Все живое живет в языке, сказал Иисус. Душа - хранилище языка. Это плод, внутри которого хранится семя - Дух. Нужно погубить плод, чтобы освободить семя. Кто погубит душу свою, тот обретет Царство Небесное.
-Все-таки странно, что Иисус ничего не взял с собой, - задумчиво говорит Матфей. - Вот, даже книги и свои снадобья оставил здесь. Поначалу я думал, что он ушел на пару дней. Но прошло уже две недели.
Иуда что-то подскребает на своем пергаменте специальным писарским ножичком. Неторопливо сворачивает свиток, убирает его вместе с принадлежностями в пенал и произносит:
-Он вернется.- Затем он берет со стола кувшин, склоняет его над своей чашей, но оттуда ничто не выливается. - Есть еще вино?
-Так мы сопьемся, - шутит Матфей.- Кажется, осталась одна бутыль вина с мускатным орехом. Хотел угостить им Марию, но… сейчас принесу.
Он возвращается с бутылью и разливает его по чашам. Иуда пробует на вкус, слегка морщится и выпивает до дна. Закусывает бирюзовой фисташкой и начинает говорить:
-Прожив достаточный срок на этом свете, человек либо ожесточается на мир, либо отрешается от мира. И последних мало, а первых много. Их гораздо больше, чем может показаться на первый взгляд.
Матфей охотно ему внимает.
-И кто же, к примеру ожесточен?
-Кто? Бар-Аббас, Иаир, этот рыбак Петр… Царь Ирод, Верховный Жрец Каифа, Иохонан, римский цезарь, все!
-Иохонан - праведник, - осторожно замечает мытарь.
-Я знаю Писание, мой друг. Праведник отделяется от зла и находит удел свой после смерти. Но я ведь не сказал: злой. Я сказал: ожесточенный. Пророк, который изливает на мир свой праведный гнев. Все пророки ожесточены. Даже самый негодный человек хоть раз в жизни бывает незаслуженно обижен и поэтому чувствует себя немного праведником. Все мы немного праведники и все ожесточены. Думаешь, бар-Аббас родился с кинжалом в руке и жаждой крови в сердце? Жизнь ожесточила его. Одни дают этому волю, другие держат в себе. Но ожесточены все. Скажи, Матфей, ты зол на жизнь?
-Наверное, зол. Я ведь родился полукровкой и с детства выслушивал упреки, в которых не
