часть дома, где она не смеет распоряжаться.
“Она еще спрашивает, почему Андрей не хочет жениться”, - думает Петр.
“Он совсем ко мне охладел”, - думает Цилла и начинает плакать. Со слезами на глазах она подходит к запертой для нее двери, прикладывает ухо и пытается услышать их мужские разговоры.
Из своей комнаты входит теща Петра и видит свою дочь с мокрыми глазами у двери, ведущей на другую половину дома.
-Что случилось, дочка?
-Петр хочет уйти из дома.
-Уйти из дома? Но это его дом. Может, он хочет выгнать нас? Вот беда! Куда же мы пойдем?
-Ах, мама!
-Говорила я тебе, - начинает причитать старуха,- будь с ним поласковее. Ноги ему мой и воду эту пей. Он наш благодетель. Взял, можно сказать, с улицы.
-Разве я не все для него делаю?
-Значит, не все, если хочет уйти.
-Это из-за детей.
-Может, и так. Детьми ты бы его посильнее привязала.
Цилла отходит от двери, садится на постель и плачет.
Братья на половине Андрея продолжают свой разговор.
-Может, Иисус и вправду Мессия? - говорит Петр. - Дай-ка ту запись, которую принес нам Иоанн. Рассмотрим еще раз.
Андрей приносит кусок папируса, на котором рукою Иоанна сделаны выписки из книги пророка Исайи. Петр начинает читать вслух:
-Прежнее время умалило землю Завулонову и землю Неффалимову, но последующее возвеличит приморский путь, заиорданскую страну, Галилею языческую. Народ, ходящий во тьме, увидит свет великий, на живущих в стране тени смертной свет воссияет. И вот дальше. И почтет на нем Дух Господень, дух премудрости и разума, дух совета и крепости, дух ведения и благочестия. Он будет судить бедных по правде и дела страдальцев земли решать по истине, жезлом уст своих поразит землю, и духом уст своих убьет нечестивого.
Петр кладет папирус на стол и вопросительно смотрит на брата.
-Может, это и вправду он?
-Может, и так. Да что гадать? Вот вернется Иисус, нужно прямо его и спросить: ты ли тот, о ком здесь сказано?
-Так и сделаем. Дождемся его и спросим.
Петру сразу становиться легче.
-Наливай, брат. Я у тебя ночевать останусь.
В этот час к концу второй ночной стражи в Иерусалиме Мария тоскует в верхней комнате на крыше дома Иуды, расположенного на горе Сион неподалеку от роскошного дворца Ирода. Чуть ущербная луна на чистом небе покрывает город серебряным светом. С крыши дома открывается прекрасный вид на Храмовую гору. Видны мощные стены Храма и золотая крыша Святилища за ними. Чуть севернее видится крепость Антония с мелькающими факелами римских дозорных на ней. А здесь на Сионе тянутся в самое небо три могучих башни - Гипика, Фазаила и Мариамны, которыми Ирод Великий окружил свой дворец. Кажется, эти башни заглядывают во дворы домов и грозно следят за их обитателями. Возможно, именно с таким расчетом царь и поднял свои башни над непокорным городом. Мария чуть больше недели в Иерусалиме и еще ни разу не выходила в город. Он кажется ей огромным и невероятным. Тысячи людей ходят по улицам и не знают друг друга. Для провинциальной женщины такая жизнь полна загадок.
Мария смутно помнит, как приехала сюда. После бесконечной ночи, напрасно прождав Иисуса, она забылась под утро спасительным сном, а проснувшись к полудню, даже не хотела вставать с постели. До сих пор только мужчины хотели ее и добивались всеми средствами, но вот впервые она захотела мужчину – и была отвергнута. Она не смела выйти из комнаты. К вечеру зашел Матфей.
-С тобой все в порядке, Мария?
-Да.
-Ты совсем не притронулась к рыбе. Принести тебе что-нибудь?
-Что мне делать, Матфей?- спросила она.
-Смирись.
-Он брезгует мною?
-Нет-нет, Мария. Ты – прекрасная женщина. Дело совсем не в тебе.
-Я не чиста для него, знаю…
-Ты ошибаешься. Он – не такой. Просто ему это не нужно. Иисус честен с тобою и не хочет причинить тебе боль.
-Мне больно.
-Лучше маленькая боль сейчас, чем большая боль потом. Он - великодушнейший человек!
-Он спас мне жизнь.
-Вот именно! И теперь не хочет забрать ее. Возможно, он спасает тебе жизнь во второй раз.
- Как мне жить?
-Это пройдет. Не сразу, но пройдет. Нам с тобой обоим нужно время. Я принесу тебе печенье и немного вина. Ты поешь и уснешь. Все пройдет, Мария, все пройдет…
А на следующее утро он принес ей иудейское платье, платок и хмуро сказал:
-Умойся, переоденься. На улице стоит караван. Он отвезет тебя в Иерусалим.
-В Иерусалим? Зачем?
-Там тебе приготовили место, в доме Иуды. О тебе позаботятся.
-Почему, Матфей?
-Так решил учитель.
-Но почему?
-Тебе здесь не место.
-Он гонит меня?
Матфей пожал плечами.
-Поторопись, Мария. Тебя ждет целый караван.
Иисус сидел во дворе таможни под акацией. Мария, одетая в дорогу, покрытая платком, в сопровождении Матфея остановилась у ложа и поклонилась ему.
-Доброго пути, Мария, - сухо произнес Иисус. - О тебе позаботятся.
Она продолжала стоять, ожидая каких-то других, более важных слов.
-Пойдем, Мария, - мягко поторопил ее Матфей и увел со двора.
Всю дорогу по пути в Иерусалим Мария, качаясь среди мешков и тюков, ничего вокруг не видела от горя и обиды. Она равнодушно проехала мимо родной Магдалы, мимо башен Тибериады, не заметила, как осталось позади Галилейское озеро, и слева потянулся Иордан. Она не заметила лодочной переправы близ Салима и расположенной неподалеку пещеры знаменитого на всю Палестину отшельника Иохонана- Крестителя, не видела Иерихона, Ефраима и других городов. Не замечала она и того, что в тюки, среди которых она сидела, были спрятаны дамасские мечи и луки. Караванщики держались с ней вежливо и сухо. Ночлег ей всякий раз готовили отдельно в палатке, как знатной даме. По прибытии в Иерусалим старший караванщик лично сопроводил Марию в дом Иуды и вместе с письмом перепоручил ее заботам старика Нахума и его жены, старых слуг, а ныне единственных обитателей этого дома. Дом был большой, двухэтажный, с внутренней отделкой и небольшим садом во дворе, он свидетельствовал о былой зажиточности его владельцев, но теперь был запущен, словно его хозяину уже много лет не было до него дела. Старик Нахум с его глуховатой старухой никогда не имели собственных детей и приняли молодую женщину как родную дочь. Почти не знавшая своих родителей Мария с радостью приняла их опеку.
И вот она уже неделю живет в этом большом и пустом доме. Мария стоит на крыше и смотрит на Иерусалим. Ночью этот шумный город так же тих, как ее родная Магдала, но на рассвете с грохотом откроются огромные ворота Святилища перед началом утреннего жертвоприношения, и город начнет свою беспокойную жизнь, а на закате после вечернего жертвоприношения тот же скрежет ворот в Храме
