Не поле перейти

Сашка слушал отдаленный шум застолья, и мысли приходили дурные, тоскливые. Неужто теперь так и придется ему глядеть на чужое веселье со стороны, а своего не будет? За этим выживал он, за этим возвращался домой? На глаза попалась свитая в кольца веревка, она висела тут же, на стене у крыльца. Вспомнился капитан Панченко. Легко ушел капитан, не захотел выжить. А ему вот пришлось не только выжить, но и жить!

Он осмотрелся. Немка Кристина с дочерью сидели на своем месте, возле кузницы, и что-то опять шили. Сашка поймал взгляд Анны-Марии и отвернулся. Немцы прижились в Чарочке, собираются избы свои ставить. Как-то Кристина подошла к нему с разговором: дескать, муж со сплава придет – дом строить будем. Место нам возле вашей усадьбы поглянулось, есть где огород распахать. Ты не против, если рядом построимся?.. Обе немки вели себя с ним уважительно, по имени-отчеству величали, а разговаривали как-то виновато, все боялись стеснить либо еще какие хлопоты доставить. Муж Кристины, чтобы лишний раз не ходить через двор, с разрешения Великоречанихи калитку новую сделал, прямо у кузни. Народ в деревне привык к немцам. Говорят, поначалу-то, в войну, всяко бывало. Косились на них, ребятишки их детям проходу не давали. Однако какую колхозную работу ни возьми – немцы не отстают. И уж что сделают – стога ли сметают, полосу ли вспашут, – любо-дорого посмотреть. Глядишь, и совсем приживутся немцы, и избы поставят, и скотину заведут. Деревня работящих да хозяйственных любит.

Сашка снял веревку, намотал ее на кисти рук, потянул, попробовал на прочность. Ничего, выдержит. Ему стало душно, он стащил рубаху, расшнуровал корсет на пояснице. Все, хватит. Видно, судьбе так угодно было: сходил в отпуск с того света на этот, поглядел, как люди живут, а сейчас пора назад, нагостился. Можно сказать, ему счастье выпало узнать, чем дело кончилось. Не каждому такое позволено.

«Только уйти надо, – подумал он. – Нехорошо здесь-то... Мать с Марейкой перепугаются». И, не медля больше, он встал и пошел прямиком к лесу, мимо кузни, через огород – тем же путем, каким пришел. В лесу голое тело облепили комары, но Сашка уже не чувствовал их. Идти было легко, ноги двигались свободно, лишь расшнурованный корсет вихлялся на пояснице и мешал ходьбе. Он на секунду остановился, снял ненужный груз и швырнул его на дорогу. За спиной что-то ворохнулось, треснул сучок. В сумеречном свете леса ему почудилось, будто за ним кто-то крадется. Он прислушался: в деревне орала гармошка и визгливые женские голоса выговаривали частушки.

Он попытался бежать, но после нескольких шагов ослабел, ухватился за дерево. И сзади, показалось, тоже кто-то бежал. Успокоив себя – дескать, это ему лишь кажется, – Великоречанин двинулся дальше без оглядки. Дорога, выворачиваясь из леса, тянулась полями, вела меж цветущих хлебов к одинокой черемухе среди отцовой полосы...

Шмак уже заканчивал осмотр, когда из левады вернулись Горелов и старик Кулагин. Следователь направился было в избу, однако Шмак жестом остановил его и показал на покойного:

– Взгляните, товарищ капитан.

Горелов откинул брезент, выпрямился. Позвоночник Великоречанина напоминал ствол изуродованного ветром дерева, широкие росчерки шрамов покрывали всю спину.

– Двойной перелом позвоночника, – объяснил эксперт, дописывая акт медицинского освидетельствования. – Один из них – с большим смещением. По логике вещей, спинной мозг должен был порваться. Случай уникальный.

– Когда это было? – спросил Горелов.

– Скорее всего в войну...

– В войну? – Следователь обернулся к Кулагину: – Ты что-нибудь слыхал, Петрович?

– Да слыхал, – проронил старик. – Разное болтали...

– В местах переломов вживлен металл, – продолжал Шмак. – Похоже, для фиксации дуг и отростков. Короче, здесь много непонятного.

– Он что же, от этого и умер? – Следователь накрыл покойного брезентом и отошел к крыльцу. – Вот так штука...

– Нет, по всей видимости, внезапная остановка сердца, – сказал Шмак. – А проще – старость. Надо бы показать его товарищам из райбольницы – случай особый.

– Значит, придется везти в город, – вздохнул Горелов. – По такой жаре... Покойник ждать не будет...

– Ничего! – бодро сказал эксперт. – Давайте вашу машину.

– Вы знаете что, мужики, – вдруг вмешался шофер Попков, – оставьте-ка эту затею.

– Вас не спрашивают, – бросил эксперт. – Идите в машину, сейчас поедем.

– Слушай, а может, в самом деле оставим? – предложил Горелов.

– Я же вам объяснил, – удивился эксперт. – Это уникальный случай.

Попков что-то пробурчал и направился к машине.

– Да, конечно, я вам напоминаю этакого капризного мальчика! – вдруг разозлился Шмак. – Вы поймите наконец, это не прихоть!

– Ладно тебе, – поморщился Горелов. – Езжай... Только быстро. И председателя сельсовета пошевели там. Пускай едет, надо же имущество куда-то определить.

Шмак порывисто вышел со двора и сел в машину.

– Поехали! – распорядился он.

– Не понукай, не запряг еще, – проворчал из-под машины Попков. – Горячий больно. Гляди, шею на повороте не сломай...

– Езжай, Попков! – крикнул следователь. – Нечего тянуть!

– Какие вы шустрые! – огрызнулся шофер. – Господа нашлись: Попков туда, Попков сюда! А у меня кардан болтается! Сделаю – поеду.

В это время из бывшей кузни появился Иван Вальков с подпаском Мишкой. Они остановились возле покойного, Иван достал складной метр и начал обмер.

– Запоминай, Михайло, – командовал Вальков. – Длина – сто девяносто. С напуском положим... двести десять. Теперь ширина... с напуском будет сто в плечах и... пятьдесят в ногах.

– А в вышину? – спросил Мишка без прежнего испуга в голосе.

– В вышину две доски делают, понял? – Иван отряхнул волосы от стружки.

– Понял, чего там не понять, – деловито сказал подпасок и вскинул голову, выглядывая через забор.

Бык-производитель Фома с утробным ревом подходил к избе. Шарахнулась в сторону угодившая на его пути телка, веером рассыпались овцы. Фома, измученный гнусом и ко всему безразличный, переступил через бревна и уперся рогами в поленницу. Шея его набрякла, закровенели глаза, и на изъеденной паутом шкуре проступили шишки. Мелкие юркие мухи облепляли быка и травили раны. Фома взрыл землю, рявкнул по- медвежьи и даванул поленницу. Нижняя ее часть прогнулась, затрещало прогнившее дранье забора, поленница дрогнула, перекосилась и с грохотом обрушилась на Фому. Бык, расшвыривая дрова, отскочил назад и свирепо покрутил головой. И тут на глаза ему попала машина.

– Уберите быка! – запоздало крикнул Шмак, выглядывая из кабины.

Но в следующее мгновение он захлопнул дверцу и прижался к стенке – Фома с ходу пропорол брезент, и голова его застряла между стоек.

– Что делает, а?! – Старик Кулагин сорвался с места и закружился в поисках бича. – Вот тварь!

– Счас я его! – крикнул подпасок Мишка и схватил черенок от лопаты. – Счас он попляшет!

Фома вырвал голову из кабины и отпрянул, чтобы ударить снова.

– Попков! Отгони машину! – крикнул Горелов. – Разобьет к чертовой матери!

Попков что-то ответил из-под «газика», но его не услышали. Бык ударил рогами в борт, промяв облицовку, и, упершись, налег. Машина качнулась, однако не поддалась.

– Вот я тебе! Я тебе! – орал Мишка, охаживая черенком по бычьей спине. – Куда т-т-ты, рожа? Ку- уда?!

Черенок после нескольких ударов сломался. Подпасок отбросил его и выхватил из травы бич.

– Иди! Иди отсюда! – прикрикнул шофер Попков и, высунув руку из-под машины, ударил ключом по копыту. Ключ звякнул будто о железо, но бык и ухом не повел. Мишка распутал бич и вытянул Фому вдоль спины.

– Я тебе!.. – забористо выругался подпасок и размахнулся для следующего удара. Но конец бича